Стивен Эриксон Кузница Тьмы - Карбарн Киницик

Обитателям Нерет Сорра грозит тяжелая зима, подумала она. Лорд Урусандер отбирает почти все зерно. Обещая заплатить. Конечно, командующий окажется щедрым. Но монеты есть нельзя, да и запасы дров и кизяка истощаются день ото дня. Монетами и протопить очаг нельзя...

Однако поселяне слишком робки, чтобы негодовать. Среди них тысяча вооруженных солдат, новые прибывают днем и ночью.

Она опустила руку на шею скакуна, дожидаясь, пока животное тепло просочится сквозь перчатку. - Ты не сбежал, друг. И не рычал в ответ на приказы командиров. Не верю, что ты когда-нибудь перечил им.

- И потому я застыл на месте, - пожаловался Кагемендра. - Из Харкенаса вестей нет, но каждый раз смотрю на запад и вижу солнце, ставшее медным от дыма. Страшно за леса, Шаренас, и всех, кто в них живет.

- Полагаю, сержант Йельд скоро вернется. Но и без подробного доклада можно быть уверенными, что отрицателей загнали и перерезали.

- Наверняка многие убежали под защиту монастырей, - сказал Кагемендра. - Дым исходит от сожженных домов. Зима близится. Шаренас, мы увидим примерзшие к почве трупы Тисте? Мне нехорошо от одной мысли.

- При удаче, - бросила она, - нелепая война скоро кончится. Разве не покорны мы воле Матери Тьмы? Владыка Урусандер вскоре выступит, можешь смело верить - он накажет убийц, что действуют его именем. Остановит безумие острием клинка.

- А Хунн Раал?

Ответа у нее не было. Местоположение капитана оставалось неведомым. Даже кузина Серап не могла сказать, куда тот пропал. Она чуть выждала и вздохнула. - Встретится с Урусандером или встретится с гневом знати. Примет он ответственность за гнусный погром? Склонна сомневаться. Он не единственный капитан, распоясавшийся среди селян.

- Вполне может быть, - возразил Кагемендра, - что события вышли за пределы его контроля, что Легион разделился и ренегаты ищут выгод в хаосе.

- Свое место я определила, - заявила Шаренас. - И ты должен, друг.

- Ни один пес не так глуп, чтобы стоять на пути атакующего вепря. Но даже у тупой скотины больше мозгов, чем у меня. Думаю, лучше вернуться на Манящую Судьбу, заняться поиском нареченной. - Он послал ей улыбку, которая, похоже, должна была быть уклончивой... но стала скорее горькой гримасой. - Я выслежу ее, только чтобы сказать: не надо меня бояться. Мое рвение полно уважения, я буду соблюдать почтительную дистанцию. Мы соединим руки в день свадьбы, но более я ее не коснусь.

- Кагемендра Тулас, ты приучился пить собственную кровь.

Лицо его заволокли тучи. Кагемендра отвернулся. Голые руки на луке седла совсем побелели.

Вновь начав разглядывать телеги на дороге внизу, чувствуя, как ледяной ветер запускает змеек под одежду, Шаренас мысленно укорила себя. - Дружище. Смотри ей в глаза, говоря, что должен сказать. Я не могу предсказать ответ. Но будь я на ее месте, ощутила бы гнев и унижение. Ты освобождаешь ее для других мужчин и мнишь это достойным делом. Но любая женщина жаждет быть желанной, любимой. Вижу эгоизм в твоем жертвоприношении.

- Совсем наоборот!

- Ты готов превратить брак в мученичество. Будешь просить у нареченной не любви, но жалости. Что можно построить на таком фундаменте? Вижу вас стоящими на коленях спинами друг к другу, каждый смотрит на желанную дверь, на выход, но преступная гордыня и воля связали вас воедино. Она не поддастся твоим мерзким предложениям, ведь это значило бы подтвердить тебе, что ты бесполезен. На такое женщина готова идти лишь после долгих лет в руках нелюбимого мужа. Измена - то, о чем мало кто решается говорить вслух. Ты же решил предложить ее в качестве свадебного подарка, ранив в самое сердце.

- Но я это делаю из жалости! Она молода! Она заслуживает меня таким, каким я был раньше - не сломленного старика, годного в отцы и стыдящегося груза лет! Я слишком хрупок, чтобы выдержать неизбежные обманы неравного союза.

Она покачала головой. - Многие достойные браки основаны на неравенстве возраста.

- Это гадко и нелепо.

- Слово "молода" кажется в твоих устах пренебрежительным. Это намек на гордыню, Кагемендра.

- Без многих лет вместе связь душ...

- Так раздели годы грядущие. Наконец мы добрались до сути. Ты отказываешься от жены из страха, ты глубоко ранен и боишься вновь вернуть себе полноту чувств. Тут не самопожертвование, а самолюбие. Каждая твоя рана - трофей, а страдания ты носишь, будто наивысшие награды. Но прошло время, друг, и мундир твой поистрепался. Кому как не жене стащить это рванье? Слушай же. Если ты не видишь смелости во взглядах женщин, то совсем ослеп. Хуже, презираешь достоинство женщины, потерянной много лет назад. Иди к Фарор Хенд. Хотя бы в этом инстинкты тебя не подводят. Только взгляни ей в глаза и увидишь - она не отпрянет.

Поглядев на него, она вдруг испугалась внезапной бледности лица. Душу пронизало раскаяние. - Ох, простите. Я совсем зарвалась. Пошлите меня подальше с проклятиями, я не обижусь. Таков мой порок, я рву любовь в клочья. Но заметьте, сир, что моя жизнь столь же жалка, а советы не в силах скрыть душевную горечь.

Он долго молчал, потом натянул поводья. - Стоит ли удивляться, Шаренас Анкаду, что мы так сдружились. Заехали на холм в ужасную бурю, чтобы нас до бесчувствия иссекло истинами. Ветер и трава насмехаются над нашей значительностью, природа смотрит холодно. Знай я тебя раньше, отверг бы все иные предложения.

Дыхание ее прервалось, по душе пробежал страх. - Я содрала бы с тебя шкуру.

- Сделав лучшим из трофеев.

- Носила бы ее, - шепнула она, встретившись взглядом, - с гордостью.

В этот миг, как будто солнце пронизало тяжелые тучи, печать прожитых лет пропала с изнуренного лица. Она увидела мужчину, которого когда-то любила женщина, мужчину, у которого война, насилие и предательство еще не украли все ценное. В следующий миг всё исчезло. Она опустила глаза.

- Больше мы не будем об этом говорить, Шаренас Анкаду.

- Нет, - согласилась она. - Думаю, нет. - Слова показались струями воды, исчезнувшими в трещинах камня.

- Уезжаю поутру. Будучи аристократом, я обязан официально отказаться от должности в Легионе.

- Солдат вроде тебя и Илгаста Ренда Урусандер ценит больше прочих. Вы стоите над пропастью, словно мост. Он видит в вас путь к компромиссу.

- Думаешь, он воспрепятствует?

- Да. То есть... если ты ускачешь сейчас, под покровом темноты, я же извещу командующего утром. Если гнев заставит его послать погоню, скажу, что ты уехал в Харкенас.

- Почему бы не уехать и тебе, Шаренас?

- Нет. Если слишком многие осторожные советники покинут Урусандера, он станет уязвим. Баланс нарушится, приспешники Хунна Раала получат преимущество.

- Урусандером не могут управлять глупцы.

- Он стар, Кагемендра. Не плотью - духом. Каждый день мы видим, как нерешительность терзает его, словно приступ подагры. Снова и снова выходит он из командного шатра - сам шатер стал ложью, притом опасной, ведь он отдал его в овладение белокожей ведьмы - выходит наружу и долго смотрит на стяг Легиона. - Она запнулась. - Не могу угадать его дум, но все же они меня тревожат.

- Кажется, - предположил Кагемендра, - он ценит присутствие Серап.

- Верно. Она самая рассудительная из шлюх Раала. Но так легко забыть, что она ему близка по самой простой причине, ведь она тоже из линии Иссгина.

Кагемендра хмыкнул: - Восстановить власть Легиона и богатства имения? Да, вижу, как переплелись желания.

- Многие амбиции произрастают из одного корня, - согласно кивнула она. Протянула к нему согретую конской шкурой руку, крепко положив на плечо. - Дай ей то, что посмел дать мне. Увидишь, что она ответит.

Он кивнул, не поднимая глаз. - Так и будет.

Шаренас позволила руке опуститься. И тут же, глядя куда-то за палатки, привстала в стременах. - Видишь всадника с флажком? Это сержант Йельд. Наконец-то мы получим вести о событиях в Харкенасе.

- Я тоже послушаю.

- Не позволь новостям тебя поколебать. Стань верным себе, Кагемендра, чувствуй долг лишь перед женщиной, которую возьмешь в жены.

Он вздохнул. - Как скажешь.

Оба понудили лошадей, медленно съехав с холма, давая скакунам размяться после долгого стояния на вершине. Клочки соломы взлетали над стерней, клубясь облаком, а пыль взлетала еще выше, словно не желая садиться.

Старые кресла в Сводчатом зале походили на троны, но только один остался нетронутым. Остальные были грудой обломков, сложенных в углу; Синтара гадала о причине учиненного над ними насилия. Сама она приобрела привычку сидеть на последнем кресле, прижимая затылок к оленьей коже подголовья. Стены были полны свитков и книг, в воздухе пахло пылью и плесенью. Слуги по ее приказу принесли больше свечей, свет залил каждую щель, изгоняя тени и сумрак. Желтоватый оттенок накладывался на белизну рук, и ее взгляду начинало казаться, что все тело преобразилось в золото.

Тьма - не единственная чистая вещь в мире. Нечто бурлит внутри нее, ослепительно яркое. Оно испугало Урусандера, изгнало старика из собственной твердыни, словно само ее присутствие стало угрозой Матери Тьме.