Ютланд, брат Придона - Юрий Никитин

– Тогда нам в ту сторону, – сказал Ютланд и повернул коня головой в сторону далеких гор. – Посмотрим, вдруг мы тоже герои?

Хорт встал на задние лапы, упершись передними в бок коня, тот поневоле остановился, и старательно зализывал ранку на руке Ютланда.

Мелизенда увидела, спросил посерьезневшим голосом:

– Тебя ранили?

– Царапина, – ответил Ютланд.

– Какой нежный, – сказала она презрительно. – У-тю-тю!..

Ютланд не отвечая, похлопал коня по холке. Тот пошел с места ровным экономным галопом, каким можно двигаться часами без особой усталости. Хорт несся рядом, молчаливый и загадочный.

Мелизенда начала вздрагивать, прошептала негромко:

– Я не могу без одежды…

– Сейчас лето, – напомнил он, – что тебя тревожит?

– Как что? – спросила она сердито. – Женщина не может показываться перед мужчиной… без одежды!

Он буркнул:

– Ты еще не женщина. Как и я не считаюсь мужчиной, пока не получу право брать в руки оружие. Ладно, сейчас остановимся вон в той роще, что-нибудь придумаем… Хорт! Ищи!

Она вздрогнула, когда хорт перед тем, как исчезнуть, посмотрел на нее жуткими багровыми глазищами, страшная пасть на миг приоткрылась, обнажая длинные острые клыки.

Глава 6

В роще он соскочил на землю, протянул к ней руки. Она изо всех сил закрывалась руками, как делают в таких случаях все женщины, она видела, но Ютланд снял ее так же просто, как снимал всегда, только буркнул:

– Чего жмешься? Не понимаю.

Она огрызнулась:

– Тебе нельзя смотреть!

– На что? – спросил он с недоумением. – Уж точно смотреть не на что.

– Вот и не смотри, – сказала она рассерженно и присела к земле, обхватив колени руками. – Отвернись!

Он отвернулся к мешку за седлом, долго рылся, она вздрагивала все сильнее, наконец вытащил одеяло.

– На вот, – сказал он, – укройся, не так… замерзнешь.

И хотя она ежилась совсем не от холода, но поспешно схватила одеяло, закуталась и уже тогда выпрямилась во весь рост. Одеяло достает до земли, а сверху края приходится держать руками, но все равно сразу ощутила себя одетой и от того защищенной, сказала надменно и свысока:

– А у тебя хватило ума воспользоваться той суматохой и ворваться прямо в зал!

Ютланд равнодушно кивнул.

– Да, я иногда бываю не совсем тупым, сам удивляюсь. Наверное, не все пастухи тупые, как их бараны.

– А что там случилось? – спросила она, игнорируя попытку напроситься на комплимент, как она поняла. – Там что-то начало рушить весь дворец?

– Только одну стену, – заверил Ютланд. – Не волнуйся, восстановят.

– Да по мне хоть бы и не восстанавливали, – ответила она рассудительно. – Говерлы никогда не были надежными союзниками. Так что там случилось?

– Змея издохла, – объяснил он. – А это у них какая-то особая святыня, что ли.

Она зябко передернула плечами.

– Какая мерзость. Не зря мой отец никогда не доверял Гуцурлу и его вероломным говерлам. Смотри-смотри, твоя ужасная рана зажила!

Он кивнул.

– Мы же дикари.

– И что?

– У нас все заживает быстро.

Она долго и по-хозяйски рылась в его мешке, наконец отыскала нечто, способное скрепить края одеяла, выпрямилась уже свободнее.

– Только я сама выберу платье в городе, – предупредила она.

– Каком городе?

– В ближайшем, – сказала она. – Твой конь мчался так, что сюда только через неделю дойдут слухи о случившемся во дворце. Можно появляться спокойно.

Он поморщился.

– А мне он нужен, этот город? У меня свои дела. Поважнее.

Она сказала капризно:

– Какие еще дела? У тебя не должно быть никаких дел, кроме того, что меня ты взялся доставить в Вантит!

– У мужчин всегда есть дела повыше, – огрызнулся он, – чем угождать женщинам.

– Но ты же взялся!

– И ты будешь в Вантите, – отрубил он, – быстрее, чем тебя отвез бы отряд железнобоких с перьями на шлемах.

– Посмотрим, – сказала она насмешливо. – Пока что я из-за тебя совершенно зря проторчала пару месяцев у дяди.

Он ахнул.

– Пару месяцев?

Она прощебетала, ничуть не смутившись:

– Мне вообще показалось, что пару лет. И все из-за тебя!

– Из-за меня?

Она изумилась:

– А из-за кого еще? Ты не должен был отдавать меня дяде! Мало ли что я восхотела! Ты мужчина или нет? Чье слово должно быть тверже алмаза?.. Я же красивая, не видишь? Даже очень красивая. Значит, имею полное право, чем и пользуюсь, поступать не всегда идеально правильно, это придает мне добавочное очарование, не заметил?.. Фи, невежда! Так что ты должен поступать за нас двоих по-своему. А я буду тебе говорить, что ты все делаешь не так! Это мое право и обязанность!

Он пробормотал ошарашенно:

– Во что же я влип, понять бы…

– Дур прощают до трех раз, – напомнила она, – но я клянусь, третьего раза не будет! И ты никому меня не отдашь.

Он нахмурился.

– Чего? А если так осточертеешь, что захочу отдать сам?

– Я повисну у тебя на шее и буду так визжать, что ты меня пожалеешь!

– Или удавлю сразу, – буркнул он. – Не терплю визга.

– Тогда визжать не буду, – пообещала она, – но так уцеплюсь, что ты меня не оторвешь.

– Да?.. Ну, тогда… не оторву…

– Ты вообще такой умный, – похвалила она, – такой умный, когда во всем со мной соглашаешься!

Он даже не помнил, есть у него в седельных мешках что-то из еды, слишком внезапным оказалось видение страдающей принцессы в чужом дворце, где коварный дядя решил насильно выдать замуж за кого-то из своих союзников, потому сразу же принял из пасти хорта толстого зайца и начал разделывать.

Она сидела по другую сторону костра, все так же куталась в одеяло и поглядывала на него искоса, когда была уверена, что он не заметит. Почему он сказал, что ему на нее смотреть нечего?.. Глупости какие… Во-первых, она женщина, сколько бы ей лет еще ни было, а самое главное – она чувствует, как с каждым днем набухает грудь, и хотя еще далеко не женская, но уже не такая плоская, какой была совсем недавно…

Он отшвырнул окровавленную шкурку, а тельце ловко проткнул длинной очищенной от коры палкой и аккуратно водрузил на рогульках над жаркими углями.

– Проследишь пока? – спросил он.

– А ты?

– Проверю, что у нас в мешках.

Она подумала с теплом в сердце, что он сказал «у нас», а не «у меня», сам даже не понял, как сильно проговорился, и сразу же сказала заносчиво:

– Хорошо. Это нетрудно. Будешь потом рассказывать своим пастухам, как тебе принцесса зайца обжаривала.

– Зачем я стану себя позорить? – спросил он.

Она мгновенно вскипела:

– Позорить? Это честь для тебя, дурак!

– Какая честь, – переспросил он, – есть полусырое, что обуглилось с другой стороны?