Папа, мама, я и Сталин - Марк Григорьевич Розовский

опять почти месяц, как я уехал из Москвы, а вот только сейчас собрался написать тебе. Вернее, собирался я уже много раз, начинал, но… не мог писать…

Не потому, что не хотел. Наоборот, каждый день я мучаюсь тем, что нужно и должен написать тебе, а духу не хватает. Я так провинился перед тобой и перед Мариком!.. Не может быть мне прощенья, но я прошу его у тебя: прости, прости меня, дорогая Лидука!

Ради всего нашего прошлого, — вспомни, ведь мы с тобой жили дружно и хорошо, так любили друг друга и, несмотря на все постигшие несчастья, так надеялись на хорошее будущее и не оставляли друг друга.

Я много тебе наговорил неправильного, неверного, обидного. А еще больше натворил нехорошего. Мне больно говорить об этом. Все кончено с тем, что здесь случилось у меня. Прости, Лидука, прости меня! Я тебе нанес большую рану, огромную боль, но всей своей последующей жизнью я постараюсь исправить, я буду лелеять тебя, мою единственно любимую, мою дорогую!

В том, что ты позвала меня в день моего отъезда, в том как ты со мной говорила, в том, что ты передала со мной деньги для мамы, что разрешила, наконец, поцеловать твою руку на прошенье, и, уйдя от меня, несколько раз обернулась и посмотрела на меня, — во всем этом я увидел для себя луч надежды, надежды на прощение, на возможность восстановления нашей семьи.

И сейчас, как все эти дни и ночи, твой образ не уходит от меня. Я люблю тебя, Лика, люблю еще крепче, чем прежде! Больше, чем когда-либо, я оценил тебя, мою Лидуську, все твое благородство, твою чистоту, все величие твоей чистой, прямолинейной, неподкупной натуры.

Нет, Ликин, пусть я совершил непростительную ошибку, гнусную и подлую ошибку, но ты должна простить меня…

Я себе не представляю, чтоб мы, Сема и Лида, смогли разойтись, стать чужими друг другу, оставить нашего сына без отца… Это такой ужас, такой кошмар! Нет, это абсолютно невозможно, моя Лидука, моя маленькая женушка, любимая моя, единственная!

Мы столько перенесли с тобой, мы заслужили хорошей, счастливой жизни. А я испортил, испакостил все, наплевал в твою и в свою душу…

Но ты прости, прости меня, Лика!

Ты должна найти в себе силы, чтобы простить меня. Я верю в тебя, Лидука, ты сумеешь все преодолеть, превозмочь и… простить!

Все то, что произошло у меня, нужно забыть, вычеркнуть из памяти, выжечь, чтоб больше никогда не вспоминать.

Ты всегда требуешь от меня, чтоб я забыл, не вспоминал о пережитом мною. Я же прошу тебя забыть, не вспоминать о случившемся…

Так нужно для всей нашей жизни, для нашего сына!

Мы с тобой провели вместе всю нашу молодость, наши лучшие годы, мы посвящали друг другу самые тяжелые годы, и любовь наша, привязанность и верность нашей любви и дружбы поддерживали нас в самых трудных испытаниях.

Но не для того же мы преодолели все, чтобы, встретившись живыми, уцелевшими, разойтись!.. Как все это абсурдно и бессмысленно получилось, Лидука!

Я знаю, что тебе, моя любимая, очень больно и тяжело, но я не могу удержаться от того, чтоб не сказать, что мне трудно жить, очень трудно и некому сказать об этом. Вот я пишу тебе, мне с каждым словом легче становится, камень отваливается от сердца, ноя чувствую такую неуверенность в том, что ты станешь все это читать, что ты захочешь меня слушать, отвечать мне…

Боже, боже, что я наделал, глупый, больной человек!

Лидуська, милая, любимая!

Если б я смог открыть тебе мою душу, разрезать и подать тебе свое сердце, если б ты смогла прощупать мои мысли, осязать руками веемой переживания, — ты бы увидела и узнала настоящего твоего Семку, искреннего и честного. Я поступил подло, Лидука, но я не подлец! Я сделал нечестно, но я все же остался честным человеком, Лика! Я мучаюсь страшно всем содеянным, — прости меня, Лика!

Не наказывай меня слишком сурово, смягчи свое сердце, не гони меня от себя и от сына! Как никогда, я почувствовал и понял, как вы нужны мне оба, как я истосковался по вас, моим родным, любимым!..

Я был у Марика, какой замечательный у нас сын, Лиду-ся! Я много говорил с ним, он многое рассказал мне, он так любит тебя, Ликин! Мы должны воспитывать его вместе с тобою, Лика!

И мама меня так хорошо, тепло встретила. Я виноват и перед ней, нашей матерью!

Мы с тобой уже взрослые, большие люди, поймем друг друга!

Я надеюсь в скором времени выбраться отсюда. Я уже написал все, что нужно, ожидаю возвращения В. из отпуска.

До ноября все же придется, очевидно, здесь доработать, так как нужно выполнить годовой план к Празднику.

Я очень много работаю, с утра, с 7-ми часов, до поздней ночи.

План июня я выполнил на 103,7 %, а июля — на 104,2 %. Весь отдаюсь работе.

Как твои дела? На какой ты работе? Когда возьмешь отпуск? Я получу отпуск, если раньше не освобожусь отсюда, с 10/XI. Если ты сочтешь возможным, то и ты подожди до этого времени.

Очень прошу тебя ответить.

Целую. Т. Сема.

Отец. Когда я узнал, что Марик бросил Гнесинку, сердце мое шелохнулось: может, Лида перерешила не жить со мной и мы воссоединимся.

Мама. Сема, ты меня удивляешь — сколько женщин у тебя к этому времени было?.. Посчитай!

Отец. Опять ты за свое!

Я. Прекратите. Мама, а почему я бросил Гнесинку?

Мама. Нечем было платить педагогам.

Я. А им надо было платить?

Мама. Надо, да. И делать подарки. А кто не делал, тех детей иначе учили. В музыке это недопустимо. Зачем тогда эта музыка?..

Отец. Раньше надо было думать.

Мама. О чем?

Отец. Потянете или не потянете.

Мама. Во как!.. Я на эту школу ишачила, мама моя ишачила — и на тебе!.. «Не потянули»! Да! Учеба в музыкальной школе требовала… Педагоги привыкли, чтобы им…

Отец (перебивает). Один я не требовал!.. Я не ишачил! Да придумали эту Гнесинку вы, придумали, чтобы не переезжать ко мне из Москвы!.. Не надо мухлевать! Гнесинка — отговорка. Когда Лида почувствовала, что у нас с ней — всё, расплевались, она тут же отказалась учить сына музыке. Это подло!