Проклятие Ирода Великого - Владимир Меженков

Ирод, понимая, что вся эта ужасная сцена грезится ему, тем не менее не мог совладать с собой и кричал что есть мочи, пугая раба-эфиопа и ночную стражу, таившуюся за высокой двустворчатой дверью с вырезанными на ней лилиями:

– Остановись! Не обагряй руки свои кровью невинных детей своих!

– Тебе, инородцу и простолюдину, никогда не понять, почему свободолюбивые евреи предпочитают смерть рабству! – отвечал старик, выводя на площадку второго своего сына.

Ирод заклинал старика всем святым, что только еще теплится в его душе, не безумствовать, бесчисленное множество раз повторял, что никто не покушается на его свободу, что он волен жить и поступать так, как ему заблагорассудится, но старик упрямо говорил, что Ироду, рабу от рождения, никогда не понять величия души и самого ничтожного из евреев, продолжая закалывать одного за другим всех своих сыновей. Сбросив в пропасть последнего, седьмого сына, которому не было еще пяти лет, он выводил на площадку свою жену, еще не старую, оцепеневшую от ужаса женщину. Заколов и жену и сбросив ее в пропасть, он кричал, и крик его многократным эхом отзывался в воспаленном сознании Ирода, рассыпался на отдельные слова-гвозди, которые впивались в мозг и сердце царя:

– Ирод, ты еще слышишь меня? Перед светлыми душами моих любимых сыновей и жены я говорю тебе: будь ты проклят!

Проклят, проклят, проклят!! – звучало в голове и сердце Ирода.

Пережив очередной такой кошмар, Ироду с наступлением утра хотелось отправиться в горы Галилеи, отыскать там пещеру, в которой скрывался старик со своей семьей, взобраться в нее по веревочной лестнице, а очутившись на узкой площадке, вонзить себе в живот нож и, согнувшись от боли, рухнуть в бездонную пропасть.

На этом испытания, выпавшие на долю Ирода, не кончились. Оставшись один, без семьи и друзей, он с еще большим рвением стал заниматься внуками и внучками. Обладая феноменальной памятью и обширными знаниями, Ирод вкладывал их в детей Александра и Аристовула, радуясь, что те легко усваивают все, чему учит их дед. Ирод не замечал или не хотел замечать, что происходило в это время во дворце. До него доходили обрывочные слухи о том, что всеми женщинами в доме командует уже состарившаяся, невероятно погрузневшая Дорис. Под ее влияние подпали даже некоторые мужчины, и прежде всего младший брат Ирода. Наконец женившийся на достойных женщинах, став отцом нескольких дочерей, Ферора продолжал любить свою рабыню-италийку, не давая ей, впрочем, вольной, чтобы та не вздумала сбежать от него. По требованию малограмотной Дорис Ферора состоял в активной переписке с ее сыном Антипатром, загостившимся в Риме. Он подробнейшим образом информировал его обо всем, что происходило в доме (дела в Иерусалиме и стране Антипатра не интересовали) и получал от него краткие инструкции, как ему вести себя и что кому говорить. Не без влияния Антипатра во дворце появились фарисеи. Поселившись здесь, они стали живой связью между Дорис и Антипатром, с одной стороны, и первосвященником Матфием, с другой. Последний вообще обрел огромное влияние не только на евреев в стране, но и евреев, проживающих в диаспорах. Авторитет Матфия возрос настолько, что он стал вмешиваться в дела управления Иудеей, уверяя всех, что поступает так по настоянию Антипатра, которому Ирод всецело доверяет.

Это не нравилось первому министру Птолемею, который оказался под двойным прессом: он должен был слушаться указаний как Антипатра, находящегося в Риме, так и персвосвященника Матфия, по требованию которого заседания правительства все чаще стали проходить в синедрионе. Сверх того, Птолемей должен был согласовывать свои решения и с Дорис, которая решительно ничего не понимала в государственных делах, но которой также хотелось подчеркнуть свою лояльность Матфию, который нравился ей как мужчина.

Птолемей понимал, что в случае смерти Ирода фактическим царем Иудеи станет не Антипатр, не обладавший опытом и знаниями отца, а Матфий – этот в сущности недалекий и тщеславный человек, кичащийся точным соблюдением всех предписаний закона и уже по одному поэтому пользующийся особым благоволением Предвечного. Матфий не упускал ни одного случая, чтобы подчеркнуть свое превосходство над первым министром. Для этого он даже переиначил поговорку: вместо «что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку», он стал к месту и не к месту говорить: «что дозволено еврею, то не дозволено греку», тем самым напоминая всем, что хотя Птолемей и принадлежит к иудейской вере, но, как природный грек, он стоит неизмеримо ниже еврея.

Сложившаяся ситуация не устраивала не только Птолемея, но и Саломию. Сестринское сердце ее, любившее своего постаревшего больного брата, подсказывало ей, что все перемены, происходящие во дворце и за его пределами, имеют лишь одну цель: устранение от власти Ирода, а вместе с Иродом превращение и ее, Саломии, в частное лицо, которое имеет те же права и обязанности, что все остальные граждане Иудеи. За долгие годы жизни рядом с Иродом она привыкла к тому, что с нею считаются, как с сестрой царя, и не хотела возвращаться к жизни простолюдинки, стоящей к тому же, как идумеянка, на социальной лестнице ниже любого еврея. Сговорившись с Птолемеем, она уговорила Ирода подписать указ, из которого явствовало, что в ознаменование примирения царя Иудеи с Августом и установления отношений вечного мира и взаимопомощи между Иудеей и Римом, подписанного еще Маккавеями, все евреи клятвенно подтверждают свою верность Цезарю. По всей Иудее прошли торжественные церемонии приведения к присяге евреев. Отказались принести присягу одни лишь фарисеи во главе с первосвященником Матфием. Таких отказников набралось по всей стране шесть тысяч человек. На всех на них был наложен штраф. Штраф этот внесла в государственную казну одна из жен Фероры. В благодарность за эту акцию молодой женщины Матфий провел в Храме специальную службу. При стечении многотысячной толпы верующих Матфий объявил, что ему, как первосвященнику, которому даровано предвидение будущего, Предвечный открыл: царская власть уже в самое близкое время будет отнята у Ирода и его потомства и перейдет к жене Фероры и их детям.

Такое предвидение, однако, никоим образом не удовлетворило Антипатра, и он разразился двумя письмами, направленными в Иерусалим. Первое письмо, адресованное Фероре, было исполнено гнева как на самого дядю и его жену, способной потягаться своим умом разве что с курицей, так и на Матфия, который вынашивает какие-то свои, известные лишь ему планы. Второе письмо, направленное отцу, было наполнено нежностью и заботой любящего сына о своем больном отце. «Да хранит тебя Господь Бог и да продлит Он годы твоей жизни, – говорилось в этом письме. – До меня доходят слухи, что ты совершенно отошел от дел и занимаешься воспитанием одних лишь бедных сирот и моих горячо любимых племянников. Не нахожу себе места от мысли, что такой образ жизни, добровольно избранный тобою, может послужить почвой для составления заговора против тебя».

Ирод ничего из этого письма не понял и показал его сестре. Саломия, прочитав письмо, лишь пожала плечами и сказала: «Я не удивлюсь, если узнаю, что многие придворные, окружающие нас, уже подкуплены».

– Кто именно подкуплен? – нахмурившись, спросил царь.

– Да хотя бы тем же Багоем, который стал прислуживать тебе за столом, – ответила Саломия.

Евнух Багоя, недавно появившийся во дворце, сразу же не понравился Саломии тем, что сблизился с поселившимися здесь фарисеями, бывшими глазами и ушами Матфия в доме Ирода. Саломия слышала, как однажды вечером фарисеи, окружив Багою, говорили ему, что тот еще наречется именем отца и благодетеля нового царя Иудеи, которого они назначат из своей среды, а со временем и сам станет царем, поскольку к нему вернется способность вступить в брак и родить собственных детей. Вместе и порознь фарисеи напомнили евнуху пророчество, данное Предвечным через раба своего Исаию, который сам многое претерпел за веру и не отрекся от нее даже тогда, когда его по приказу нечестивого царя Манассии, поставившего в храме Господа истуканов Ваала и Астарты, перепилили пополам: «И да не говорит евнух: “вот я сухое дерево”. Ибо Господь так говорит об евнухах: которые хранят Мои субботы, и избирают угодное Мне, и крепко держатся завета Моего, тем дам Я в доме Моем и в стенах Моих место и имя лучшее, нежели сыновьям и дочерям; дам им вечное имя, которое не истребится» [418].

Ирод приказал казнить всех, на кого указала ему Саломия, включая нового своего виночерпия Богаю и всех фарисеев, нашедших приют во дворце. После этого велел Матфию собрать синедрион, на который вызвал своего брата и его молодую жену. На суд священников, состоявших не из одних только фарисеев, но и саддукеев, находившихся в оппозиции к первосвященнику, он представил жену брата, которая виновна в том, что помогла увернуться фарисеям от наложенного на них штрафа. Потребовав наказания женщины в виде развода ее с Ферором, Ирод обратился к брату: