Ярость - Уилбур Смит

– Мозес, пожалуйста, выслушай меня. Ты должен знать. Завтра нельзя.

Он презрительно смотрел на нее.

– Ты никогда не была истинной дочерью революции.

– Нет, нет, я истинная, я так тебя люблю, что готова на все, но они изменили план. Залом заседаний, где ты разместил взрывчатку, не воспользуются. Заседание пройдет в парламентской столовой.

Он еще секунду смотрел на нее, потом повернулся, подошел к узкому встроенному шкафу в голове кровати и начал надевать шоферскую форму.

– Что ты собираешься делать? – спросила она.

– Я должен предупредить остальных – они тоже в опасности.

– Остальных? – переспросила она. – Я не знала, что есть другие.

– Ты знала только то, что должна знать, – коротко ответил он. – Я должен взять «шевроле» – это безопасно?

– Да, Шасы нет. Он уехал. Могу я поехать с тобой?

– Ты с ума сошла? – спросил он. – Если полиция застанет вместе в такой поздний час черного мужчину и белую женщину… – Он не договорил. – Вернись в дом и позвони. Вот номер. Ответит женщина; ты должна ей сказать только: «Идет Чита, он будет через тридцать минут». Скажешь только это и тут же повесишь трубку.

Мозес вел «шевроле» по лабиринту узких улочек Шестого района, старого малайского квартала. Днем это процветающая многоцветная община, здесь множество маленьких магазинчиков и мелких мастерских. Первые этажи старых викторианских зданий занимают магазины, мастерские портных, лудильщиков и халяльные [79]лавки; с чугунных решеток балконов второго этажа свисает сохнущее белье; извилистые улицы оглашают крики уличных торговцев, траурные гонги бродячих торговцев рыбой и детский смех.

По ночам владельцы магазинов надежно запирают двери, уступая территорию уличным бандам, сутенерам и проституткам. Ночью сюда иногда приходят самые смелые белые гуляки: послушать джаз в переполненных барах или подцепить красивую цветную девушку – больше из стремления пощекотать нервы опасностью, чем получить физическое удовлетворение.

Мозес остановил «шевроле» на темной стороне улицы. Надпись на стене провозглашала, что эта территория принадлежит «Грубиянам» – одной из самых известных уличных банд. Всего через несколько секунд рядом с Мозесом материализовался первый член банды – мальчишка с телом ребенка и лицом злобного старика.

– Смотри за ней хорошо. – Мозес бросил ему шиллинг. – Если, когда вернусь, шины буду разрезаны, я то же самое сделаю с твоим задом.

Мальчишка зло улыбнулся.

Мозес по темной узкой лестнице поднялся в клуб «Водоворот». Когда он поднимался, на лестничной площадке у стены скрытно, но яростно совокуплялась пара. Белый мужчина отвернулся, не сбиваясь с ритма.

У входа в клуб кто-то внимательно рассмотрел его через глазок в двери и впустил. Длинную, полную людей комнату заволакивал табачный дым, пахло марихуаной. Клиенты были самые разные: от черных гангстеров в широких брюках, длинных пиджаках и широких галстуках до белых мужчин в смокингах. Только все женщины цветные.

Доллар Брэнд [80]и его квартет играли слащавый печальный джаз, все внимательно слушали. Никто даже не взглянул на Мозеса, который прошел вдоль стены к двери в ее дальнем конце, но человек, стерегший эту дверь, узнал Мозеса и пропустил его.

В комнате за круглым игровым столом под неярким зеленым светом сидел один мужчина. В пальцах он держал дымящуюся сигарету, лицо его было бледным, как замазка, а глаза казались черными отверстиями.

– Ты поступил безрассудно, назначив сейчас встречу, – сказал Джо Цицеро, – если у тебя нет веской причины. Все готово. Обсуждать больше нечего.

– У меня есть веская причина, – сказал Мозес и сел на пустой стул по другую сторону крытого сукном стола.

Джо Цицеро слушал с бесстрастным лицом, но когда Мозес закончил, откинул волосы со лба тыльной стороной ладони. Мозес знал, что этот жест обозначает волнение.

– Мы не можем отменить маршрут отступления и потом устанавливать его снова. На это требуется время. Самолет уже ждет.

«Ацтек» [81]был арендован у компании в Йоханнесбурге, за штурвалом – преподаватель политической философии в Витватерсрандском университете, обладатель пилотской лицензии и тайный член Южно-Африканской коммунистической партии.

– Сколько времени он может ждать встречи? – спросил Мозес, и Цицеро ненадолго задумался.

– Самое большее неделю, – ответил он.

Встреча должна была состояться на незарегистрированном летном поле большого ранчо в Намакваленде, брошенного разочарованным владельцем. С этого аэродрома было четыре часа лету до Бечуаналенда, английского протектората, расположенного у северо-западной границы Южно-Африканского Союза. Там для Мозеса было подготовлено убежище – начало маршрута, по которому большинство политических беженцев уходило на север.

– Недели должно хватить, – сказал Мозес. – Каждый час увеличивает опасность. При первой же возможности, когда мы будем уверены, что Фервурд сядет на свое место, я это сделаю.

Было уже четыре часа утра, когда Мозес вышел из клуба «Водоворот» и пошел туда, где оставил «шевроле».

Китти Годольфин сидела на кровати голая, скрестив ноги с искренней невинностью ребенка.

За те годы, что Шаса ее знал, физически она почти не изменилась. Тело стало чуть более зрелым, груди потяжелели, соски потемнели. Шаса больше не видел под гладкой светлой кожей решетку ребер, но ягодицы по-прежнему оставались упругими, как у мальчишки, а ноги стройными и длинными, как у жеребенка. Не утратила она и ореола безгрешной невинности, ауры вечной молодости, которая так не вязалась с циничной твердостью взгляда. Китти рассказывала Шасе про Конго. Она провела там предыдущие пять месяцев, и привезенный ею материал, несомненно, позволит ей получить третью «Эмми» и укрепить положение самого успешного телевизионного журналиста Америки. Она говорила сюсюкающим голоском инженю:

– Они поймали трех агентов симба и судили их под деревьями манго за сожженной больницей, но к тому времени как их приговорили к смерти, света для съемки уже не хватало. Я отдала командиру свои часы «ролекс», а он в обмен отложил казнь до утра, когда взойдет солнце и Хэнк сможет снимать. Невероятнейший материал. На следующее утро они отвели обнаженных осужденных на рыночную площадь, и женщины торговались за отдельные части их тел. Балуба всегда были каннибалами. Когда все было распродано, этих троих отвели к реке и застрелили – конечно, в голову, чтобы не повредить мясо, потом разделали на речном берегу, и женщины выстроились за своими покупками [82].