Избранное - Оулавюр Сигурдссон

Если не ошибаюсь, моросил дождь. По дороге домой усталость и тяжесть в голове снова напомнили о себе. А когда я подошел к дому Бьярдни Магнуссона, его дочь Ловиса выходила из такого же автомобиля американской армии, какой я уже видел здесь раньше. На этот раз она не стала дожидаться, пока пожилой и серьезный мужчина поцелует ей руку, только сказала «бай-бай» и поспешила догнать меня.

— Почему ты всегда ошиваешься тут, когда я возвращаюсь из гостей? — спросила она приветливым тоном, который резко контрастировал с содержанием ее слов.

— Что делает здесь этот джентльмен? — в свою очередь спросил я. — Он не намерен вернуться домой?

— А тебе какое дело?

— Я спрашиваю в соответствии с заявлением президента Рузвельта летом сорок первого года.

— Ты неисправим! Кто его знает. Может, он и правда скоро уедет в Америку!

— Это хорошо, — сказал я.

— Слушай, Паудль, нужно мне давать объявление о помолвке с ним?

— Это уж как сердце подскажет, — ответил я.

— Проклятый шут! По-моему, он очень симпатичный!

Пока я доставал ключ от входной двери, она, толкнув меня слегка, шепнула:

— Он еще, и богатый!

— Ты что-то говорила об этом раньше, — сказал я и пожелал ей доброй ночи.

Серые сумерки в моей комнате свидетельствовали о том, что над городом висят дождевые тучи и что лету скоро конец, ведь после солнцестояния прошло уже полтора месяца. Я сел за стол и уставился на множество вырезок из иностранных и исландских газет, которые сложил и бросил в книжный шкаф. Я решил не смотреть сейчас эти снимки: боялся кошмаров. Если бы не полночь и не тишина в доме, я бы поставил Седьмую симфонию Бетховена на патефон, который Вальтоур недавно достал мне по сходной цене. Вместо этого я перелистал два сборника рассказов, написанных известными и ценимыми мною авторами. Высокомерие? Мне хотелось в конце концов показать, на что я гожусь, и перевести на исландский два-три рассказа из каждой книги. Может быть, из этого плана ничего не выйдет. Может быть, мне уже не позволят решать, что именно будет опубликовано в «Светоче». А может быть, стоит понадеяться на то, что завтра тон шефа изменится?

На следующий день он и правда изменился, стал более мягким, и в нем появились веселые нотки, по крайней мере пока. Когда под вечер он вошел в редакцию, я сразу заметил, что он в хорошем настроении.

— Есть что-нибудь для меня?

Я покачал головой.

— Читательских писем не было?

— Были, — ответил я. — Я положил их на стол Эйнара.

— Жалобы?

— Есть немного.

Сняв пальто, шеф принялся делать мне комплименты:

— Ну и трудяга ты, Паудль! Не всякому можно доверять в наши дни. Не знаю, что бы я делал без тебя.

Он собрал со стола Эйнара Пьетюрссона письма читателей и ушел к себе, но дверь не закрыл. Некоторое время все было тихо, только шуршала бумага, когда он вскрывал письма, пробегал их глазами и совал назад в конверты. Потом он опять вышел ко мне и стал расхаживать по комнате. Как всегда, когда ему нужно было поговорить со мной.

— Подобрал интересный роман?

Я сказал правду: дескать, еще не успел заняться поисками.

— Ничего, Паудль. Кажется, я нашел, и даже не один, а два, — сказал он и добавил, что посоветовался с тещей и получил эти две книги от нее. Дело в том, что теща баба смекалистая, хорошо знает, что нужно людям, прочла массу детективных романов, особенно в загородном коттедже у озера Тингвадлаватн. Ее брат Аурдни Аурднасон тоже любил такие романы и выбирал их обычно вместе с сестрой. — Я принес обе эти книги, — сказал Вальтоур, роясь в портфеле. Но книг не нашел, наверно забыл их на столе у себя дома, на улице Лёйваусвегюр. Тогда придется мне сходить с ним туда и взять их, потому что завтра он уезжает на озеро Тингвадлаватн и вернется только в понедельник.

— Конечно, я не хочу, чтоб ты сразу садился за перевод, но, может быть, хоть заглянешь в них на выходные, если остаешься в городе, — сказал он. — Где ты собираешься обедать? В погребке?

— Наверно, — ответил я.

— С таким же успехом можно перехватить что-нибудь у нас дома, тебе ведь все равно надо зайти за книгами. — Он позвонил домой и сказал жене, что скоро придет вместе с гостем. — Кто? Да Паудль. Паудль Йоунссон, наш сотрудник. Какая ерунда! Быть того не может! Ну ладно, ждите нас через полчасика. — Вальтоур опять взглянул на часы. — И приготовь чего-нибудь закусить! — Он положил трубку и обратился ко мне: — Верно моя жена говорит, что ты у нас ни разу не был?

— Верно, — ответил я.

— Черт знает что творится! Ну да это дело поправимое. — Потом он заговорил о другом: — Пришлось постоять за тебя как следует позавчера, Паудль.

У меня сильно забилось сердце, я молчал в растерянности.

— В «Утренней заре» было собрание акционеров. Так я насилу отвел от тебя удар, вернее, от коротких рассказов, которые ты выбрал и перевел. — Он снова начал ходить по комнате. — Если говорить честно, я очень доволен твоим выбором и нахожу, что перевод тоже на уровне. Но эти мужики из «Утренней зари» — им не до литературы, они хотят, чтобы журнал окупал себя и число подписчиков росло, ведь мы вложили в это значительные деньги. Вот они и спрашивают, почему число подписчиков сокращается. Спрашивают, каким образом мы увеличим доходы от рекламы, если тираж уменьшится. Я был бы ослом, если бы пропустил мимо ушей эти доводы. Хочешь не хочешь, Паудль, а надо считаться с требованиями общественности и печатать в журнале побольше развлекательного чтива. Впрочем, постараемся найти золотую середину. Я никаких обещаний не давал и не намерен поддерживать их категорические запреты, чтобы ты, мол, раз и навсегда прекратил выбирать рассказы вроде тех, что публиковались в последнее время. Но после небольшого торга я согласился, что в дальнейшем каждый второй — заметь, каждый второй! — рассказ будет взят из развлекательных еженедельников, например датских, ведь «Родной очаг» и «Семейный журнал» снова регулярно поступают к нам. Кроме того, я целиком разделяю мнение, что следующий роман должен быть увлекательным.

Я молчал.

— Ты должен понять, что не я один распоряжаюсь в журнале. Я владею лишь небольшой долей акций. Войди в мое положение. Ведь, если вдуматься, ты должен быть доволен, верно? А?

— Разумеется, — буркнул я.

Закурив сигарету, Вальтоур еще долго рассуждал о «Светоче». Потребуется немало усилий, чтобы улучшить оформление, и тогда «Светоч» по праву можно будет назвать журналом для всех, за исключением, конечно, самых фанатичных левых да небольшой группы интеллигентов, на которых никогда не угодишь. Он сказал, что планирует ввести различные рубрики: спорт, мода, дом и семья, проблемы молодежи, торговля, религия, экономика, даже любовь и брак. Чтобы удовлетворить запросы разных слоев читателей. Жаль, Финнбойи Ингоульфссон еще не вернулся из Америки, он ведь намекал в письме, что внесет оригинальные идеи об оформлении и размещении материала.

— Когда же он вернется? — спросил я.

— Я ждал его весной, но он все совершенствуется, — ответил Вальтоур. — Теперь уж приедет не раньше рождества. Кстати, я хочу написать о нем небольшую статью. Поместим ее в следующем номере вместе с фотографией.

Он уселся за стол Эйнара Пьетюрссона, выхватил откуда-то лист бумаги и набросал заметку о том, что Финнбойи Ингоульфссон недавно завершил курс журналистики в знаменитом американском колледже и продолжает накапливать в Штатах знания. Через несколько месяцев можно, однако, ожидать его возвращения на родину, и тогда он начнет работу в «Светоче», как об этом сообщалось ранее. По мнению редактора, читатели, несомненно, много получат от этого образованного и опытного молодого человека.

— Не забудь приложить к статье фото Финнбойи, — сказал Вальтоур, кладя, лист ко мне на стол. — Теперь поглядим на новое здание редакции, а потом уже сядем за стол.

— Когда переезжает типография? — спросил я.

— В середине этого месяца, — ответил он. — Эйнар вернется, а ты уйдешь в отпуск. Перевозить имущество пока не начали. Мы с тобой еще обсудим, как поступить: набирать и печатать во время переезда два-три номера в другом месте или обещать подписчикам, что позднее мы наверстаем упущенное. Рискованное это дело — оставлять их одних на три недели, ведь жалобы на журнал участились.

Он раздавил сигарету в пепельнице и собрался уходить.

— Послушай, дружище, ты не знаешь какого-нибудь молодого способного поэта, который мог бы сочинять по-настоящему хорошие тексты к танцевальным мелодиям?

Я покачал головой.

— К сожалению, нет.

— А ты сам так и не желаешь сочинить что-нибудь?

— Какой из меня поэт! — буркнул я и по его примеру надел плащ и взял портфель.

Вздохнув, он сошел вместе со мной вниз по лестнице дома 32 по улице Эйстюрстрайти и сказал как бы про себя: