Сумеречный Взгляд - Дин Кунц

Прогремели последние взрывы, но процесс разрушения шел вовсю. Гора искала новое положение, которое отпустит давно копившееся напряжение и давление и заполнит пустоты, созданные не природой. С обеих сторон и над нашей головой могучая скальная твердыня начала трескаться и лопаться самым поразительным образом — это был не монотонный грохот, как можно было бы ожидать, а лишенная гармонии симфония странных звуков, как будто протыкались воздушные шары, трескалась скорлупа грецких орехов, разбивались тяжелые глиняные горшки, раскалывались кости, трещали черепа. Скалы глухо гремели и рассыпались, точно кегли под ударами шара, трещали, как целлофан, слышались лязг, грохот и тяжкие удары, как будто сотня кузнецов-здоровяков била сотней кувалд по сотне железных наковален, — и то и дело раздавался чистый, нежный звон, за которым следовало почти мелодичное дребезжание, словно тонкий хрусталь ломается под ударами.

Каменная крошка, затем обломки, целые булыжники дождем посыпались нам на головы и плечи. Райа кричала. Я схватил ее за руку, закрыл ее своим телом и пошел сквозь каменный град.

Предательский потолок начал обрушиваться все более крупными кусками, некоторые из них были размером с бейсбольный мяч. Они со стуком падали на пол возле нас. Кусок скалы величиной с кулак стукнул меня в правое плечо, другой врезался в правую руку, и я чуть не выронил фонарик. Пара внушительных размеров осколков попала и по Райе. Было, конечно, больно, но мы продолжали двигаться — больше нам ничего не оставалось делать. Я благословлял Хортона Блуэтта за то, что он снабдил нас касками, хотя такая защита оказалась бы бесполезной, если бы вся гора обрушилась на нас. Гора взрывалась внутри, словно Кракатау наизнанку, но, по крайней мере, большая часть обрушивалась у нас за спиной.

Внезапно толчки ослабли. Я так долго ждал этого, что в первый момент решил, что мне почудилось. Но еще через десять шагов стало ясно, что самое худшее уже позади.

Мы достигли переднего края облака пыли и выбежали на сравнительно чистый воздух, отплевываясь и откашливаясь, чтобы прочистить легкие.

Глаза у меня слезились от пыли, и я замедлил шаг, чтобы проморгаться. Желтый луч фонаря непрерывно дрожал и мигал по мере того, как расходовались остатки энергии в батареях, но я разглядел впереди одну из наших белых стрел.

Райа снова бежала рядом со мной. Мы промчались по направлению знака, который оставили сами для себя, и завернули за угол в следующий туннель.

...И там один из демонов оторвался от стены, к которой прижимался до того, и повалил Райю на пол с пронзительным торжествующим визгом и смертоносным свистом рассекающих воздух когтей.

Я швырнул гаснущий фонарик, который хоть и замигал, но не погас, и бросился на того, кто напал на Райю. Падая на тварь, я инстинктивно выхватил нож, а не пистолет. Я глубоко вонзил лезвие ему в поясницу и оттащил гоблина, визжащего от злобы и боли, от Райи.

Он дотянулся до меня и вонзил когти одной руки в штанину моих лыжных брюк, раздирая плотную ткань на полоски. Горячая боль обожгла мою правую икру. Я понял, что он разодрал не только мои штаны, но и мою плоть.

Я обвил его шею рукой, надавил ему на подбородок, вытащил из его спины лезвие и перерезал горло — серия стремительных действий, выглядевшая как балетные па и занявшая от силы пару секунд.

Когда кровь хлынула из распоротой глотки моего врага и тварь начала возвращаться в свое человеческое обличье, я скорее почувствовал, чем услышал, как за моей спиной не то со стены, не то с потолка спрыгивает еще один гоблин. Я откатился от истекающего кровью демона в тот же миг, как вытащил из его тела нож, и второй нападающий грохнулся на своего умирающего собрата, а не на меня.

Пистолет выпал из кармана, в который я его засунул, и лежал вне пределов досягаемости, между мной и тем демоном, который только что появился.

Тварь качнулась, чтобы посмотреть на меня, вся — горящие глаза, зубы, когти и доисторическая ярость. Я увидел, как напряглись могучие ляжки гоблина, и едва успел метнуть нож, прежде чем он кинулся на меня. Лезвие перевернулось в воздухе всего дважды и вошло ему в горло. Тяжелые сгустки крови ползли по его свиноподобному рылу. Выплевывая кровь, гоблин упал на меня. Хотя от столкновения при падении лезвие пропороло ему глотку насквозь, гоблин все же изловчился и вонзил когти в мою утепленную куртку с обеих сторон прямо над ребрами, не слишком глубоко, однако более чем достаточно.

Я отшвырнул от себя умирающее чудовище, не в силах подавить крик боли, когда его когти вырвались из моего тела.

Фонарик уже почти погас, но в бледном, точно лунном свете я разглядел третьего гоблина, спешащего ко мне на четырех лапах, чтобы, насколько возможно, быть и менее уязвимой мишенью. Он был достаточно далеко, вероятно, почти в конце туннеля, и, несмотря на его скорость, это дало мне время броском кинуться к пистолету, схватить его и дважды выстрелить. Первый выстрел не достиг цели. Вторая пуля попала в ненавистную свиную харю, выбив один алый глаз. Он качнулся набок, врезался в стену и затрясся в предсмертных судорогах.

В тот самый миг, когда фонарик испустил последний дрожащий луч, мигнул и погас, мне показалось, что я увидел четвертого гоблина, карабкающегося, как таракан, по стене. Прежде чем я смог удостовериться в том, что это гоблин, мы погрузились в полную темноту.

Боль, словно кислота, жгла располосованную ногу, пронзенные бока горели огнем, так что изящества движений мне явно не хватало. Я не рискнул остаться там, где стоял, когда погас свет — ведь если в самом деле был четвертый гоблин, он будет скрытно продвигаться к тому месту, где видел меня в последний раз.

Я перебрался через один труп, затем перелез через второй и наконец нашел Райю.

Она лежала на полу лицом вниз. Очень тихо.

Насколько я помнил, она не двинулась, не издала ни звука с того момента, когда гоблин обрушился со стены и столкнул ее на пол. Мне хотелось аккуратно повернуть ее на спину, пощупать пульс, назвать ее имя и услышать в ответ ее голос.

Но я не мог сделать этого, пока ничего не знал о четвертом гоблине.

Согнувшись над Райей, прикрывая ее собой, я посмотрел вдоль неосвещенного туннеля, вскинул голову и прислушался.

Гора успокаивалась, и казалось, что, по крайней мере на время, она перестала закрывать свои бреши. Если там, откуда мы пришли, еще и обваливались куски потолка и стен туннелей, эти обвалы были небольшими и шум от них не достигал наших ушей.

Было темнее, чем если зажмурить глаза. Темнота была мягкой, лишенной очертаний, сплошной.

Против воли я вступил в диалог сам с собой, и пессимист спорил с оптимистом: