Элрик: Лунные дороги - Муркок Майкл

– Что это? – спросил я. – Почему статуя перекрывает тропу?

– Это существо зовется ононо. В этой местности когда-то проживало целое племя. Вам не видны ни ноги, ни руки, они скрыты в том, что кажется вам одной толстой шеей. В нашем мире эти твари вымерли, но в Африке местные разновидности этих существ еще обитают. Радуйтесь, что оно окаменело. Ононо – жуткие, безжалостные враги. Да к тому же каннибалы.

Своим кривым посохом Лобковиц отодвинул камень к краю тропы. Он тут же закачался и улетел вниз. Я смотрел, как он катится по ущелью. Ожидал, что голова свалится в реку, однако она с шумом и треском ударилась о темные деревья. Отчего-то хотелось надеяться, что она приземлилась на что-нибудь мягкое. Тропа, пусть и разбитая, теперь лежала перед нами совсем свободная.

Лобковиц двинулся вперед с осторожностью – и не напрасной: как только тропа стала шире и завернула за скалу, мы столкнулись уже не с каменным стражником, а с живыми существами, подобными тому, что только что свалилось в пропасть. Их длинные веретенообразные, похожие на паучьи, руки и ноги выходили прямо из плеч. Огромные головы, острые зубы и большие круглые глаза – казалось, существа только что сошли с полотен Брейгеля.

Договориться с ононо не представлялось возможным. На тропе расположились шесть или семь особей. Нужно было либо драться с ними, либо отступать. Я предположил, что даже если мы уйдем, то рано или поздно нам все равно придется с ними столкнуться. Лобковиц обнажил чудовищную саблю, которую прятал под камзолом, с чувством вины и одновременно облегчения я выхватил из ножен Равенбранд. И тут же черный клинок взвыл от восторга и жуткой жажды крови. Он потащил меня навстречу врагу, Лобковиц двинулся следом, и мы ринулись в бой с этой ошибкой эволюции совершенно карикатурного вида.

Веретенообразные пальцы ухватили меня за ноги, и я взмахнул мечом и ударил первого ононо в лицо; голова его раскололась, точно тыква, забрызгав меня и его товарищей отвратительной смесью крови и мозгов. Черепа у существ оказались хоть и большими, но очень уж хрупкими. Еще два чудовища легли под ударами Равенбранда, который издавал вопли отвратительного, неприкрытого наслаждения кровью и душами. Я слышал, как мой голос издает боевой клич Элрика из Мелнибонэ:

– Кровь и души! Кровь и души для владыки моего Ариоха!

Часть меня содрогнулась в опасении, что, возможно, нет ничего хуже в этом мире, чем взывать к этому имени.

Но теперь верх одержал Элрик из Мелнибонэ. Набросившись на жутких ононо, я впитывал в себя их грубые жизненные силы. Их дикая кровь пульсировала во мне, наполняя омерзительной, но поистине неуязвимой энергией.

Вскоре почти все они погибли. Их дергающиеся руки и ноги разбросало по всей тропе. Некоторые летели вниз, к деревьям. Другие части тела раскидало по склону. Из всей своры осталось лишь двое – похоже, две молодые самки, – и они бежали сверкая пятками и наверняка больше не представляли для нас опасности.

Я облизнул губы и вытер клинок о жесткие черные волосы ононо. Поблизости князь Лобковиц осматривал тела, оставшиеся более или менее целыми.

– Последние представители Хаоса в этом царстве, по крайней мере на данный момент. Интересно, как бы они встретили своих ближайших родичей? – Он вздохнул, словно жалел напавших на нас, но побежденных тварей. – Все мы игрушки судьбы. Жизнь – это не план эвакуации, а дорога, которой не избежать. Даже если нам удастся изменить нашу историю, то не намного.

– Вы пессимист?

– Иногда даже малейшие изменения имеют огромное значение, – сказал Лобковиц. – Уверяю вас, граф Улрик, я самый настоящий пессимист. Разве такие, как я, не бросают вызов самой основе существования мультивселенной?

– Какой это?

– Некоторые считают, что единственная сила, определяющая существование, – это человеческая фантазия.

– Вы хотите сказать, что мы сами создаем себя?

– В мультивселенной есть и более странные парадоксы. Без парадоксов не существует жизни.

– Вы не верите в Бога, сударь?

Лобковиц обернулся и посмотрел на меня. Лицо его приобрело странное, шутливое выражение.

– Мне редко задают этот вопрос. Я верю, что если Бог и существует, то он одарил нас силой творить, а затем просто оставил. Если бы мы не существовали, ему пришлось бы нас создать. И хотя он не судит и не строит планов, он дал нам Равновесие или, если вам так больше нравится, идею Равновесия. Я служу Равновесию – и в этом смысле, вероятно, служу Богу.

Разумеется, я смутился. Я не хотел совать нос в религиозные убеждения других людей. Меня воспитали в лютеранской вере, но время от времени у меня возникали определенные вопросы и сомнения. Князь же исповедовал религию торжествующей умеренности с ясными целями, правила которой легко усваивались. Равновесие предлагало творчество и справедливость, гармоничное сочетание всех человеческих качеств.

Однако назойливый ветер, вновь принявшийся кусать непокрытые участки наших тел, гармония не заботила. Он хлестал нас ледяным дождем и мокрым снегом, ослеплял и пробирал до костей, но мы продолжали двигаться вперед по горной тропе. Она петляла среди громадных скал, проходила по узким гребням, по обеим сторонам которых зияли глубокие – в тысячу футов, а то и больше – пропасти.

Казалось, ветер нападает, когда мы беззащитней всего.

На некоторых склонах, высоко над нами, уже лежал снег. Я встревожился. Если пойдет сильный снегопад, нам конец. Лобковиц делал все, чтобы ободрить меня, но, похоже, и сам не слишком верил в удачу. Он пожал плечами:

– Нужно надеяться. «Надежда светит впереди, остался ужас позади, о ком я думаю, скажи мне».

Кажется, он снова цитировал кого-то из английских поэтов. Но лишь после этой его цитаты я понял, что все это время мы с ним общались по-немецки.

Откуда-то издалека раздалось тихое карканье.

Лобковиц тут же встрепенулся.

Мы обогнули огромную гранитную плиту и оглядели каскад горных вершин, что спускался к замерзшему озеру. Я, должно быть, ахнул. Помню лишь, как пар вырывался изо рта, и слышно было, как колотится сердце. Неужели это темница Уны?

Посредине озера я заметил остров. На нем возвышалось что-то вроде гигантской ступенчатой металлической пирамиды, она сверкала, отражая свет.

От берега к острову вела тропа, прямая и широкая; она сияла, как серебристая полоса, проложенная по льду. Что это? Какой-то монумент? Но он ведь слишком велик.

Ветер бросил горсть острых льдинок мне в глаза. Когда я наконец снова открыл их, озеро и окружающие горы скрылись в тумане.

Лицо Лобковица светилось от радости.

– Вы это видели, граф Утрик? Вы видели великую крепость? Город древа!

– Я видел зиккурат. Из чистого золота. Чей он? Майяский?

– Так далеко на севере? – засмеялся он. – Нет, насколько мне известно, тут обитают только пакваджи. То, что вы видели, – великий общинный дом какатанава, по примеру которого строили десятки культур. Граф Улрик, возблагодарите своего Бога. Мы прошли сквозь время, по дюжине извилистых тропинок в разных измерениях. Шансы были невелики. Но благодаря опыту и удаче у нас получилось. Мы нашли дорогу, что привела нас в нужное место. И теперь должны надеяться, что она приведет нас и в нужное время.

Лобковиц с широкой улыбкой поднял голову, с неба спустилась большая птица и уселась к нему на вытянутую руку. Ворон-альбинос. Я разглядывал его с огромным любопытством.

Ворон явно был сам себе хозяин. Он расхаживал по руке Лобковица, затем уселся у него на плече и взглянул на меня глазом-бусиной.

Судя по тому, как вел себя Лобковиц, я понял, что он даже не надеялся на успех. Я засмеялся, глядя на него. Сказал, что не слишком доволен своей судьбой. Он признал, что с самого начала считал, что нам выпали не лучшие карты в этой игре.

– Но мы все равно ими сыграли, в этом и секрет, не так ли? В этом вся и разница, дорогой граф!

Он ласково гладил горделивую птицу, что-то бормотал ей, видимо, приветствовал потерянного любимца. Я начал подозревать, что он немного спятил, поскольку не верил в то, что путешествие пройдет удачно. Он разрывался между желанием пообщаться с птицей и бросить еще один взгляд на золотой город-пирамиду. И я понимал его чувства. Потому что и сам разрывался: с одной стороны, меня завораживало это пополнение нашего отряда, с другой, мне хотелось пронзить взглядом клубящиеся облака и бросить еще хотя бы взгляд на крепость, но туман стоял такой плотный, что можно было увидеть лишь на несколько шагов вперед.