Светлая сторона Луны (трилогия) - Сергей Дорош

— Понял, конунг, — кивнул он. — Только стоит ли рисковать и приближаться? Отсюда и так хорошо все видно.

— Хочу узнать, кто у них за главного.

— Зачем, конунг? Какая разница?

— Они напали на нас на нейтральной полосе. Нужно заставить их с нами считаться. Формально Круга друидов мы не трогали. Всех не перебьем, но главные за это поплатятся.

Я ушел в Тени прямо с коня. Корпус Дождь еще не оценил всей масштабности ночного нападения. Братья надеялись отбиться, хотя самым разумным было бы скрыться в Тенях. Ночью друиды, при всей изощренности своих приемов, ничего бы с ними не сделали.

Мои всадники ушли вовремя. Вскоре поодаль показались волки, идущие полукругом. Их цепь охватила лагерь, замкнулась подобно петле и начала сжиматься. Лишь когда из лесных зарослей посыпались аколиты с клинками наголо или в полузверином воплощении, братья поняли, что бой проигран. Вот тут они вспомнили о Тенях. Оставляя две трети тех, кто ночевал в лагере, убитыми или тяжелоранеными, дети Хансера обратились в бегство. Небольшими группами у них был шанс добраться до Северного замка. К тому же около сотни человек ушли на разведку. Эти, если не дураки, тоже спасутся.

Друиды принимали человеческое обличье. И тут же мне бросились в глаза некоторые из них. Они были одеты в звериные шкуры, но вооружены так же, как аколиты. Мало того, один из них опирался на посох, и остальные почтительно склоняли головы, когда он проходил мимо. До меня доносилось эхо голосов. Его называли «Волчий Пастырь». Я пересчитал этих, в шкурах. Двадцать один. С того времени как бойцы в таком же количестве во главе с моим отцом ушли в диверсионный рейд, окончившийся освобождением Зеленого замка, это число почитается у многих его последователей чуть ли не священным. И я узнал этих друидов. Это с ними сражались бьющие один раз Изумрудного домена, а я наблюдал за боем с помощью Плутонского Паука. Усмешка искривила мои губы. Похоже, я нашел не только виноватых, но и исполнителей, которые совершат месть. Теперь можно уходить.

— Лекарь, исцели себя сам.

Похоже, я все-таки потерял сознание. Меня добило то, что она пожертвовала своей свободой, спасая мою жизнь. Раны были умело перевязаны. Обломок копья, извлеченный из плеча, валялся поодаль, а голос принадлежал Гальдриксу. Мой наставник сидел рядом. Он, как обычно, был без меча и без посоха.

— Я бы исцелил, да не осталось сил. — Улыбка получилась какой-то кривоватой.

— И на что ты сейчас годен? Ежели кому помощь понадобится, что делать будешь?

Я промолчал. Этот вопрос не предполагал ответа.

— Что ты понял? — знакомым мне тоном спросил учитель. — Какие выводы сделал?

— Не всегда стоит работать на износ. — Я не пытался встать — собирался с силами, чувствуя боль во всем теле. Копейные жала пробили плоть до костей. — Лишь тогда, когда от тебя зависит жизнь либо смерть. В остальных случаях нужно оставлять сил про запас, — закончил я мысль, а потом спросил: — Учитель, они ее увели?

— Да, — ответил Гальдрикс.

— Но ты же мог их догнать, выследить, помешать, освободить ее.

— Мог. Если бы почувствовал, что это ей сейчас нужнее всего.

— Не понимаю, — признался я.

— Ее судьба связана не со мной. Не мне вмешиваться в ее добровольное решение. Это — твой крест.

— Я понял, учитель.

— И что ты будешь делать? Может, еще не поздно попытаться их догнать.

— А смысл? — спросил я. — Они меня здорового в землю вмяли, с израненным и подавно сладят. Нет, учитель, я не собираюсь суетиться без пользы. Буду наблюдать, изучать противника и начну действовать не раньше, чем пойму, что с того будет толк. А она постоять за себя может. Я верю в нее. Да и выхода другого у меня нет.

— Хорошо, пастырь Хансер. — Он встал. — Посох себе найдешь сам. Я твой учитель, но, увы, сейчас у меня нет посоха по твоей руке.

Я тоже встал, преодолевая боль. Это было как-то странно и обыденно. Странно потому, что не было торжественности, хотя только что я получил наивысший ранг в Круге. Может быть, потому, что многие и так считали меня таковым, отсюда и обыденность. Хотя я уже понимал, что так просто все и должно происходить, без испытаний, характерных для первых двух рангов. Да и рыбье обличье свое я уже давно прочувствовал. Парусник — одна из самых быстрых рыб, она станет моим четвертым обликом, кроме человека, гепарда и сокола-сапсана.

— Мне больше нечему тебя учить, сын Лин-Ке-Тора, — развел Гальдрикс руками. — Тебе впору своих учеников брать. А мне пора на покой.

— Нет, для меня ты навсегда останешься учителем, — возразил я.

— Почему вы все это говорите? — Он печально рассмеялся.

— Потому что ты — настоящий учитель. Учить — твое призвание.

— Уже нет. Ты — мой последний ученик.

— Но почему? Твоя мудрость нужна и другим, тем, кто блуждает в потемках.

— Моя мудрость — в вас. Прощай, Хансер, думаю, больше мы не свидимся.

Я замер, как громом пораженный. А Гальдрикс шагнул в лесные заросли и исчез.

— Учитель! — запоздало закричал я, но лишь шепот ветра был мне ответом. — Учитель, — тихо прошептал я.

Веяло от него какой-то обреченностью. Сколько лет Гальдриксу, об этом никто не задумывался. Его вообще мало кто знал хорошо не только среди иллюминатов. Даже для большинства пастырей Круга он был всего лишь бывшим Тюремщиком охотников и опять же бывшим их истребителем. Они видели в его судьбе трагедию: он опекал тех полусумасшедших созданий, которые носили имя «охотники» и ценились как несокрушимая боевая мощь, последний довод в войне. Он же потом уничтожал их, а с ними и тех, кто не считал охотников мерзостью, не желал отказаться от их создания. Одинокий герой, убивавший по воле Круга недрогнувшей рукой. И мало кто знал, что истинной его страстью и предназначением был путь наставника. Про то ведали лишь его ученики. Я сам испытал то редкое чувство, когда, кажется, наука дается тебе сама, Гальдрикс почти не вмешивается. И только потом начинаешь осознавать, насколько тонко направляет он тебя. И вот теперь он ушел. Ушел не просто так. Был у него какой-то давно лелеемый замысел. В чем он заключается, не знал никто. Мы, его ученики, чувствовали, но ничего определенного понять не могли.

— Счастливого пути, учитель, куда бы он ни лежал, и исполнения замыслов, в чем бы они ни состояли, — так же тихо сказал я. Надеюсь, ветер донес мои слова до него.

Я легко обнаружил волчьи следы. Передвигаться было трудно. Перекинуться в звериный облик я даже не пробовал. Когда пришел, все было кончено. Трупы в черных плащах с капюшонами усеивали землю. Лица были прикрыты, совсем как у нас. Мой взгляд выхватил вышитый на одеждах знак — стилизованную каплю воды.