Дорога неровная - Евгения Изюмова

— Я был шестьдесят вторым претендентом на роль Олега, — рассказывал Иванов. — Комиссия в составе Фадеева, матери Олега и людей, знавших его, пришла к выводу, что я для этой роли больше всех подхожу по внешнему сходству. Готовясь к роли, прочитал очень много документов о краснодонцах и буквально слился с личностью Олега, и очень хотел сыграть его, вот поэтому, наверное, все и пришли к выводу, что это у меня получится лучше, чем у других. Ну а потом я стал жить в доме мамы Олега, которая относилась ко мне, как к сыну, даже частенько называла не Володей, а Олегом. Тогда-то я и понял: все у меня получится…

Шура приготовилась задать Иванову несколько вопросов, однако тот, отбарабанив свою речь, заявил:

— Прошу прощения, я сегодня улетаю, так что разрешите откланяться, — и не успели девчата опомниться, как Иванов исчез.

— Н-да… — скептически усмехнулась Рая. — Гастролер, он и есть гастролер. Пришел, поговорил, деньги получил, и был таков. Не общение со зрителями ему необходимо, просто стрижет купоны с этого фильма.

И Шура, которая не всегда была согласна с Раей, склонной видеть всюду только плохое, на сей раз согласилась с ней. Но не увидела, не догадалась, что Владимира Иванова уже поразила бацилла равнодушия.

Профессиональной подготовке будущих полиграфистов в техникуме уделялось еще большее внимание — в КИПТе выпускались отличные специалисты. Шуре нравились преподаватели в техникуме. Большинству из них не было и сорока. И многие их них были неженатыми или незамужними.

Самой знаменитой личностью, пожалуй, был Эдуард Васильевич Капралов, или просто Эдик. Он преподавал электротехнику, а его кабинет имел роковой номер — тринадцать. Вот поэтому, наверное, и случались в том кабинете всякие несуразицы. У него была одна странность: до того был равнодушен к своим студенткам, что постоянно забывал, какая группа перед ним, и всегда, раскрывая групповой журнал, спрашивал:

— Вы какая группа?

Но благодаря огромному количеству двоек да еще песне, которую про него сочинила Дружникова, он четвертую группу, наконец, стал узнавать:

— Уж такой группы, — говаривал Эдик, — ни разу не было у меня. Я думал: десятиклассники — народ серьезный, а вам лишь бы хаханьки. Вот в пятой группе — народ серьезный, а вы… — тут у него глаза ехидно начинали блестеть. — Вам задай вопрос: «Сколько электродов в трехэлектродной лампе?» — и вы ответите: «Четыре».

Эдик похож на Маяковского — черные завораживающие глаза, черный ежик стриженых волос. И при такой демонической внешности — широкая, светлая мальчишеская улыбка «шесть на девять», которая, наверное, запала в душу не одной студентке, причем, некоторые из них не просто вздыхали, а старались завоевать сердце Эдика. Однако он был подобен камню до самого четвертого курса. Одна из Шуриных сокурсниц — Тина Власьева — даже стала заниматься в стрелковой секции, где занимался Эдик, однако это не возымело на него сногсшибательного действия. И все-таки его сердце дрогнуло, когда он в отпуске на берегу Черного моря встретил свою ученицу, которая, пребывая на отдыхе, повела себя совсем не так, как в техникуме. Ну а «результат» встречи на юге появился через девять месяцев… Впрочем, девица та была из когорты, «кто и соврет, так не дорого возьмет», ибо Эдик по-прежнему, казалось, не замечал ее. А она взяла академический отпуск и уехала домой. Так никто не узнал, кто родился у нее: «маленький Эдик» или «мистер Икс».

Другая странность Эдика: он никогда не ставил пятерки и тройки, объясняя: «На пятерку я и сам электротехнику не знаю, а тройка — это оценка посредственности». Так что учи-не учи, а в отличники у Эдика выбиться невозможно, зато двойки (в техникуме, как в школе, ставили оценки за знания в групповой журнал в течение всего семестра) он раздавал щедро, приговаривая при том: «Для вас, что канат, что проводник — все едино…»

Но сердце у него, видимо, было доброе и хотело любить.

Как-то Власьева притащила откуда-то воробья — встрепанного, перепуганного, и выпустила его на стол к Эдику. Воробей заковылял по столу прямо в руки преподавателя. Тот не рассердился, а улыбнулся своей мальчишеской улыбкой, погладил воробьишку. Пичуга расправила перышки и требовательно чирикнула, мол, гдадить-то гладь, да кормить не забывай. Эдик извлек откуда-то из стола засохшую булку, налил в блюдце воды, поставил на стол. А воробей даже попыток улететь не делал, клевал булку, и Эдик смотрел на него теплым лучистым взглядом забыв, что идет урок, и надо в головы студенток вкладывать «разумное, доброе, вечное».

Неженатым был и Василий Иванович Мужик — Вася. В Белоруссии, откуда он был родом, вероятно, называя его по фамилии, ударение ставили на первом слоге, но в России привычно — на втором. Куратор группы, Эмилия Константиновна, знакомя подопечных с новым преподавателем, так и сказала:

— А это Василий Иванович Мужик.

— Видим, что не баба, — буркнула себе под нос Рая Картушева, рассердив Эмилию Константиновну таким беспардонным замечанием. А вообще она была доброй, не скандальной, как большинство больших и дородных женщин, правда, как руководитель группы была строгой, но самое главное — отличный преподаватель, и пятая группа завидовала четвертой группе: их преподаватель общего курса полиграфии Валентина Александровна намного слабее. Ну а если студенты уважают преподавателя, то стараются его не огорчать, поэтому в четвертой группе по предмету Эмилии Константиновны не было ни одного отстающего.

Василий Иванович Мужик свой первый урок в четвертой группе технологов-наборщиков провел своеобразно. К тому времени наборщики уже кое-что знали по курсу общей полиграфии, что такое «машинный набор», поэтому он и спросил:

— Первый вопрос… Ну, допустим, расскажите вкратце историю создания строкоотливных машин, — и ткнул пальцем в Шуру.

Но едва Шура начала рассказывать, Василий Иванович перебил ее и продолжил сам, причем, Шура торчала рядом столбом, так как преподаватель не разрешил ей сесть.

Мужик, наконец, выговорился, и придвинул к себе групповой журнал, чтобы поставить Шуре оценку.

— Ой, не ставьте! — перепугалась та, потому что ничего, кроме двойки, не ожидала, ведь Мужик все за нее рассказал.

— А почему? — удивился преподаватель. — Какую, вы думаете, я хотел поставить оценку?

— Какую-какую? — досадливо сморщилась Шура. — Двойку, конечно.

— Ошибаетесь, я хотел вам поставить пять. Ну, не желаете — не поставлю.

Вздох разочарования пронесся по комнате, видимо, каждый пожалел, что находится сейчас не на месте Дружниковой, которая еще и фордыбачит, хотя оценку заработала шутя. Зато Картушева не оплошала: на следующий вопрос ответила несколько слов и заявила: «Мне бы хотелось четверку». Василий Иванович выполнил ее просьбу.

Мужик был очень похож на араба — курчавые волосы, черные блестящие маслянистые глаза, смуглолицый. Но его внешность портила нижняя «боксерская» челюсть — тяжелая, немного выдвинутая вперед. В отличие от Эдика он был весьма любвеобильный. Неизвестно, как относился к девушкам из других групп (в КИПТЕ мало училось парней), но в четвертой группе выделил сразу «Дружникову и компанию» — Шуру и ее четверых подруг: Раю Картушеву, Любу Вишнякову, Галку Иванкову и Нонну Лесову. Видимо, Вася не знал, кому отдать предпочтение, поэтому свои своеобразные знаки внимания оказывал всем поровну. Правда, Галку вскоре оставил в покое, потому что жила в Куйбышеве и дружила со своим одноклассником. Однажды она пришла на вечер в техникум вместе с ним, с тех пор Вася не обращал на нее внимания.

А знаки внимания Вася оказывал своеобразно.

Шура как-то спешила на тренировку, летела вниз по лестнице, не видя ничего перед собой. Вдруг увидела: навстречу не спеша поднимается Василий Иванович. И он увидел Шуру, остановился. Шура хотела обогнуть преподавателя, но Вася — грудь колесом, глазами заиграл — вновь заступил ей дорогу. Шура затормозила и все-таки врезалась локтем в грудь Васе, а тот прижал ее к перилам.

— Ой, Шурочка, куда летишь? Я подумал, вдруг упадешь, дай, думаю, поддержу… — и крепко сжал своей ладонью руку Шуры, которой девушка держалась за перила. — Можно, я буду звать тебя Алекса? Красиво, по заграничному. А то Шура — очень уж просто.

Но сверху по металлическим ступеням мягко и легко спускался физрук Владимир Дмитриевич, и Вася, вздохнув, уступил девушке дорогу.

Когда же студентки видели на пляже Василия Ивановича, тут же сбегали подальше от греха: Вася имел обыкновение шутить — стаскивал девушек за ноги в воду. А это было не очень приятно, поскольку осеннее солнце пригревало достаточно, чтобы загорать, но вода в реке была уже холодной.

Словом, у Василия Ивановича голова так закружилась, что он, так и не сумев избрать кого-либо из дружной пятерки, женился на продавщице универмага, который находился рядом с техникумом. И до самого конца учебы Вася, который терпеть не мог шуток со стороны студентов, безропотно сносил зубоскальство Дружниковой и ее подруг. Шутили они беззлобно, без ехидства, поэтому, наверное, и принимал их шутки Василий Иванович, зато безжалостно обрывал других. Однажды кто-то из «самарцев» возмутился: «А что — им можно на уроках болтать, а нам нельзя?»