Смута - Ник Перумов

опутанная проводами, ни дать, ни взять — Валентина Терешкова перед запуском в космос.

— Ты замечательно натренировалась, Юленька, — негромко говорил ей профессор. — Я это вижу — по сигналам, идущим от твоего мозга. Они изменились. Постарайся настроиться именно на то, чтобы увидеть наших кадет; а после этого, может, завтра, можешь, послезавтра — уже мы с Мурой отправимся…

— Как, насовсем?! — с ужасом привстала Юлька.

Николай Михайлович только отмахнулся.

— Что ты, милая… какое там «насовсем». Так просто туда не прыгнешь, уж ты-то должна бы знать. Если просто туда прыгнуть, рано или поздно вынесет обратно. Поэтому нужны соответствующие меры. Ну и требуются, само собой, запасы. И материальные и, так сказать, неовеществлённые. Знания, прежде всего. Представь себе, сколько мы спасём жизней, развернув производство антибиотиков! Это, конечно, медицина, а не физика, но в химическом синтезе нам с Марией Владимировной тоже пришлось поднатореть, далеко не всё для наших машин можно было получить через Госснаб. Но мы отвлеклись, дорогая. Ищи кадет. Они — твои друзья, они в твоей памяти, а память — штука материальная. Она тоже способна взаимодействовать с эфиром, вернее — модулировать твоё с ним взаимодействие. «Кто ищет — тот всегда найдёт», помнишь?

Юлька помнила.

…Сеанс начался как обычно. Прогрелись приборы, гудели усилители и попискивали выпрямители, а может, всё наоборот. Чем один прибор отличался от другого, Юлька не очень запомнила.

Виски слегка пощипывало. Кончики пальцев покалывало, однако этому Юлька была даже рада. Чем больше таких вот ощущений, тем ближе она к другому потоку.

И сейчас она уже почти привычно скользила, летела через золотой лес к той заветной реке, что — знала она — как раз и есть тот самый «поток», другая вселенная, другое время, слепок нашего мира, точно так же, как наш мир — слепок бесчисленного множества других.

И да, как можно усерднее вспоминала — летние улицы Санкт-Петербурга и Гатчины, уютную квартирку Ирины Ивановны, свою кровать за ширмой, роскошного сибирского кота Михайлу Тимофеевича, что любил спать, привалившись к ней, Юльке, пушистым и тёплым боком, Матрёну, что пекла такие замечательные пироги, Федю Солонова, Петю Ниткина, таких далёких и одновременно — таких близких, так непохожих на мальчишек её класса (ну, за исключением Игорька); и она сама не поняла, как очутилась над раскинувшейся на необозримые пространства золотой рекой.

Это было словно в кино, когда снимают со стремительно несущегося на бреющем полёте истребителя. То и дело из золотистого тумана возникали образы, однако образы Юльке знакомые и понятные, памятные с детства: выстрел «Авроры», красный флаг над рейхстагом, возвращение Гагарина…

Это было её время, её потом, а вовсе не тот, где побывали они с Игорьком!

…Однако именно здесь, где-то совсем рядом, были александровские кадеты. Юлька не сомневалась, она даже не верила — она твёрдо знала.

Интерлюдия 3.4

Поток расстилался перед нею, невообразимо огромный, вмещавший в себя всё — вселенную ведомую и неведомую, бесчисленные галактики и звёзды, но всё это тонуло в золотистом тумане. Юлька казалась себе птицей, что мчит над неоглядной рекой, настолько широкой, что берегов не видно.

Это было жутко, это было страшно, но это и захватывало, словно на американских горках, когда визжишь разом и от страха, и от удовольствия.

«Ищи кадет. Ищи друзей. Ищи Федю с Петей».

И она нашла.

Так, наверное, перелётные птицы безошибочно возвращаются к старым гнездам.

Так, наверное, кошки приходят домой, отыскав дорогу за много километров.

И так люди чувствуют, что их близкие в беде — даже находясь за тридевять земель.

Спокойное течение золотой реки нарушилось, по поверхности змеились серые трещины, хотя какие трещины могут быть на воде? — если только это не лёд.

Но они были, и это предвещало беду; у Юльки перехватило сердце. Холод мигом напрыгнул, охватил, окутал, заледенил не только живот, но и руки, и плечи, а сердце затрепыхалось пойманной птичкой.

И, чем ближе подлетала она к центру этого безобразия, тем страшнее становилось, ибо река начинала закруживаться водоворотами, золотистое становилось сперва бесцветно-серым, а потом пугающе-чёрным, и это была чернота бездны, а не тёплый сумрак летней ночи.

Что-то очень-очень плохое творилось так, Юлька не знала, что именно, но чувствовала — словно по дамбе разбегаются предательские разломы, вода уже во-всю сочится сквозь них, запруда вот-вот не выдержит и тогда потоки ринется вниз, сметая и смывая всё на своём пути.

Но что же послужило причиной, где корень зла?..

Да вот же, вот!..

Чёрный блестящий пузырь абсолютного мрака, от которого в разные стороны разбегаются всё расширяющиеся и углубляющиеся трещины. Юльку тянуло к нему с поистине неодолимой силой, словно Земля тянет к себе подброшенный камень.

Вот она уже совсем рядом… вот мчится всё быстрее и быстрее, стремительно снижаясь, устремляясь прямо на чёрный пузырь — а он, в свою очередь, становится прозрачнее, и сквозь него становились видны фигурки — словно в кино; а потом Юлька вдруг оказалась рядом, но не внутри, и голова её закружилась, навалилась вдруг такая тошнота, что в глазах потемнело, виски стиснуло болью.

Прямо у неё под ногами — хотя ног у неё сейчас никаких не было — расползалась, стремительно чернела и распадалась прахом золотистая ткань великой реки. Юлька невольно вгляделась — исчезала не просто «ткань», или «материя», как писали в умных книжках домашней библиотеки Онуфриевых — исчезали бесчисленные человеческие лица, фигуры, улицы городов незнакомые и знакомые — вот исчез на Юлькиных глаза Невский, рассыпался прахом Исаакий, рухнуло Адмиралтейство, накренился, погибая, Александрийский столп.

Кажется, она закричала, не слыша собственного крика. Ужас обжёг ударом хлыста — такое было в раннем детстве, когда Юлька потерялась как раз на Невском, в подземном переходе на углу Гостиного двора и Садовой, возле Публичной библиотеки: просто вырвала у мамы руку и побежала прочь. А потом истошно рыдала, каким-то образом оказавшись у витрины кондитерской «Север» (которую бабушка с дедом Игорька называли по-старорежимному «Норд»), пока её не подобрала милиция и не доставила в отделение, где мама её и обнаружила.

Тут ужас был ещё сильнее.

Юлька словно висела над погибающим родным городом, и видела причину.

Чёрный пузырь, и в нём — её друзья.

Да, именно они. Федя Солонов, Петя Ниткин. Ирина Ивановна с Константином Сергеевичем. И Костя Нифонтов, да, он тоже! Все пятеро — в чёрном пузыре, что-то делают, куда-то бегут, кажется, в кого-то стреляют…

Но они тонут!.. Тонут в этой бездне, погружаются всё глубже, и вокруг них гибнет и всё остальное.

Острое, холодное, словно свалившаяся за шиворот сосулька, осознание.

На миг Юльке стало