Григорий Распутин-Новый - Алексей Варламов

«Филерские наблюдения также подтвердили, что Распутин не ездил к Московскому митрополиту, хотя и глубоко почитал последнего: когда однажды зашел разговор о замене владыки Макария более молодым архиереем и о переводе его (правда, митрополитом) в Иркутск, то "Распутин вскочил, изменился в лице и заявил, что до смерти владыки Макария никогда этого не будет и добавил: 'Не трошь, он святой'"».

«Очевидно, почитание Распутиным московского архиерея было достаточным основанием для того, чтобы владыку Макария признали "распутинцем"», — писал С. Л. Фирсов, а другой историк С. В. Фомин, сославшись на статью во «Всероссийском церковно-общественном вестнике» от 15 апреля 1917 года, заявил, что Макарий называл Распутина «святым».

Известно также, что митрополит Макарий бывал в доме у богатой вдовы Анисьи Ивановны Решетниковой, у которой останавливался Распутин, и этого оказалось достаточным для того, чтобы записать Макария в число ненавистных «распутинцев», что впоследствии горько отозвалось в его судьбе. Кроме того, Макарий в вопросе об имяславцах занимал позицию, близкую к позиции Распутина (или, если угодно, Распутин занимал позицию, близкую к митрополичьей), и именно благодаря Макарию конфликт между имяславцами и Синодом удалось частично разрешить, и в этом тоже видели распутинское влияние.

Помимо Макария «распутинцами» считались будущий священномученик епископ Тверской Серафим (Чичагов), архиепископ Владимирский Алексий (Дородницын), епископ Саратовский Палладий (Добронравов) и ряд других.

Независимо от того, насколько оправданны были все эти репутации, авторитета Церкви такое положение дел не прибавляло.

«Перед началом войны Церковь в России была унижена до крайности…» — писал инспектор Московской духовной академии профессор, архимандрит Иларион Троицкий.

«Приниженность Церкви, подчиненность ее государственной власти чувствовалась в Синоде очень сильно. Обер-прокурор был членом Совета министров; каждый Совет министров имел свою политику, высшие сферы на нее влияли тоже, и обер-прокурор, не считаясь с голосом Церкви, направлял деятельность Синода в соответствии с теми директивами, которые получал. Синод не имел лица, голоса подать не мог и подавать его отвык. Государственное начало заглушало все. Примат светской власти подавлял свободу Церкви сверху донизу… Эта долгая вынужденная безгласность и подчиненность государству создали и в самом Синоде навыки, искони церковным началам православия не свойственные, — решать дела в духе внешнего, формального церковного авторитета, непререкаемости своих иерархических постановлений», — признавал митрополит Евлогий.

«Господство в Церкви было предоставлено хлыстовству, и Церковью управлял собственно Распутин. Он назначал обер-прокуроров Св. Синода из лиц, лизавших его руки, своих единомышленников он возводил на митрополичьи и архиепископские кафедры <…> Где и когда была доведена Церковь до такого позора?» — вопрошал профессор протоиерей Т. И. Буткевич.

Это унижение было очевидно не только для русских архиереев и клириков.

«Делаются и готовятся вещи отвратительные. Никогда не падал Синод так низко. Если кто-нибудь хотел бы уничтожить в народе всякое уважение к религии, всякую веру, он лучше не мог бы сделать… Что вскоре останется от Церкви? Когда царизм, почуяв опасность, захочет на нее опереться, вместо Церкви окажется пустое место. Право, я сам порою начинаю верить, что Распутин — антихрист…» — писал сподвижник Столыпина А. В. Кривошеий. Приводя в своей книге эту цитату, Сергей Фирсов справедливо заключал: «"Старец" более, чем кто-либо другой, содействовал развенчанию мистического, религиозного по своей сути, ореола царской власти, без которого она не могла существовать. Православная Церковь, "чадом" которой Гр. Распутин являлся, сложившимися обстоятельствами была поставлена в исключительно щекотливое положение».

«Наша Церковь попала в плен к иерархии, иерархия попала в плен к государству, а государство попало в плен проходимцам <…> Можно ли при этих условиях говорить о реформе Церкви?.. Нет, господа, сперва освободите государство от плена проходимцев, а иерархию от плена государства и Церковь от плена иерархии и тогда говорите о реформах», — выступал в Думе Милюков. И в тот же день, когда газеты напечатали его речь, в дневнике Л. Тихомирова появилась поразительная запись:

«Газеты полны описанием скандального заседания Гос. Думы при обсуждении церковного бюджета. Злополучный Саблер был поражен протестами против его церковной политики с ярыми упоминаниями о Распутине. Милюков прочитал письмо Илиодора, который говорит, что по словам Распутина — Саблер и Даманский на свои места <поставлены> им, Распутиным. Милюков упоминал и об экзархе Алексии, и о епископе Варнаве. Вообще скандал невероятный, тем более, что священник Филоненко говорил не менее резко и даже первый спустил с цепи эту бурю.

Все это страшный удар Церкви в лице ее иерархии. О Саблере и говорить нечего. Самый же тяжкий удар, конечно, тем, о ком не произносилось ни слова. Я думаю, что история Распутина уже непоправима. Без сомнения, этот негодяй сам распускал безмерно преувеличенные слухи о своем влиянии. Разумеется, все враги Престола с радостью эксплуатируют это страшное орудие… Но зачем был Распутин? Как можно было его держать? Как мог Саблер молчать и потакать? Как могли епископы оскорблять Святого Духа хиротониями вроде Варнавы?

В довершение — Саблер не сделал никакого опровержения против брошенного ему обвинения в том, что его назначил обер-прокурором Гришка <…>

Сергий Финляндский на упрек в молчании по поводу Распутина казался даже удивлен: "Да ведь история Распутина тянется уже десять лет!" Значит, освящена древностью? Но ведь, выходит, что не освящена, а только приводит к последствиям, какие только и может иметь запущенная гангрена.

Да, заводят такую гангрену, а потом будут жаловаться на каких-нибудь "масонов". Сатана, конечно, не упустит воспользоваться грехом, да зачем же грех культивировать?»

Накануне войны русское общество в который раз было Распутиным скандализировано, и Церковь, Синод снова попали в самый центр этого скандала. Священник Филоненко, которого упомянул в своей дневниковой записи Тихомиров, заявил в Думе буквально следующее: «Как любящий и верный сын своей матери — церкви православной, я со скорбью считаю долгом упомянуть о том, о чем говорят на всех перекрестках, во всех самых медвежьих и захолустных углах нашего обширного отечества. Никогда еще, господа, наша русская церковь не находилась в таких тяжелых условиях своего существования. Нам приходится быть свидетелями того непостижимого, странного и в то же время огромного влияния некоторых проходимцев, недостойных проходимцев хлыстовского типа, которых принято называть у нас "старцами"».