Последний орк - Сильвана Мари

Глава двадцать четвертая

Лизентрайль закашлялся кровью и пеной.

Женщина в зеленой юбке перестала плакать.

— Он жив? — осторожно спросила она. — Он будет жить? Мадама, он жив?

Аврора не ответила: побледневшая и покрытая потом, она все еще зашивала рану.

— Эй, солдатик, он жив иль помер?

— Не так чтобы очень жив, — доверительно ответил Тракрайл, — но и не помер пока.

Аврора продолжала зашивать рану, слой за слоем.

— Если положить ему в рану белладонны, то не будет лихорадки. У меня еще есть пара цветков, сейчас, только пожую немного.

— Если нити чистые, то лихорадки не будет, — настаивала на своем Аврора. — Я предпочитаю влить каплю экстракта эхинацеи в последний шов. И я не желаю, чтобы вы что-либо жевали.

Лизентрайль снова закашлялся. Его дыхание стало глубже и ровнее.

Когда они закончили, Аврора отбросила плащ, закрывавший ноги Лизентрайля. У нее невольно вырвался крик.

— Чего, мадама? Помер? — забеспокоилась женщина.

— У него перебиты ноги, — пробормотал Тракрайл, который показался вдруг неимоверно уставшим.

— Слишком серьезные переломы, — побледнев еще больше, прошептала Аврора.

— Значит, помрет?

— Может быть, и нет, но если выживет, то не сможет больше ходить. Как и ездить верхом.

— Но он будет жить?

— Скорее всего, будет, но ноги вылечить, невозможно.

— Мадама, да какое мне дело до его ног, ты только спаси его! Ну и что, что не ходит, — мужик, он и есть мужик, даже если сидит. Что мне до этого — ты только спаси его! Он не будет ходить — ничего, за него будут ходить наши дети. Мужик есть мужик, даже если больше не ходит. Ты мне его только спаси, а уж я женой ему стану, и ходить будут наши дети! Мадама, ты только не дай ему умереть! А уж остальное — моя забота. Ну и что, что на коне больше не будет скакать — так даже лучше! Он больше не пойдет в солдаты и будет всегда при мне.

Капрал Лизентрайль снова закашлялся, потом открыл глаза и обвел всех мутным взглядом.

— Капитан, — проговорила Аврора, — боюсь, я недооценила воздействие этого зрелища на маленькую принцессу: она совсем без сил и вся дрожит. Мне еще нужна помощь Парции в перевязке переломов. Прошу вас, отведите девочку к матери.

Капитан кивнул. Он наклонился над Авророй и взял на руки Эрброу, которая так устала, что не могла даже держать голову.

— Я сейчас же уведу тебя отсюда, малышка, — прошептал он ей.

Эрброу не ответила, но помотала головой и подняла руку: капитан понял, что она еще чего-то хотела. Девочка указала на остальные тела, лежавшие у колодца. Теперь, когда страх за капрала улегся, капитан услышал женский плач.

Взгляд маленькой принцессы стал глубоким и серьезным. Она не плакала — она смотрела на мертвых. Девочка еще раз жестом попросила капитана подождать, и он понял, о чем она думала: эти люди умерли под его командованием, чтобы спасти ей жизнь.

Теперь она хотела помянуть их; долгом обоих, капитана и Эрброу, было остаться и не отводить глаз от солдат, ни от живых, ни от мертвых.

Аркри, господин Народа Гномов, Россоло, Цеелайль, Роуил, Рокстойл, Даверкайл и Воркайл никогда больше не поднимутся. Стоя на коленях рядом с Цеелайлем, плакала девушка в голубой с цветочками юбке, выпачканной теперь кровью и грязью. Она с рыданиями припадала к его груди, но он уже никогда бы этого не почувствовал. Над Роуилем едва слышно стонала нищенка в своей поблекшей черной юбке. Возле Россоло всхлипывала молодая женщина с девочкой лет шести, наверное вдова, а над Рокстойлом рыдала одна из женщин, ухаживавших за ранеными в лечебнице; сняв свой окровавленный белый передник, повторявший цвета новых знамен Далигара, она покрыла им мертвого. Рядом с Аркри стояла Роса: лицо ее было неподвижно — ни одного стона, ни одной слезинки. Капитан подумал, что теперь, когда надежда Росы избежать вечного одиночества была разбита, в утешение ей осталась лишь волчица в клетке. Капитану не раз приходилось хоронить своих солдат, но тогда они были просто наемникам — смерть никого из них не сопровождалась женским плачем. Из всех жестоких и абсурдных законов Судьи-администратора тот, что запрещал наемникам заводить семью, имел свою, пусть и отвратительную, логику. Боль, причиняемая этими слезами, была невыносимой.

Вокруг мертвых собралась небольшая толпа. Семьи женщин перевозили тела несчастных солдат на городское кладбище. Капитан знал, что у каждой семьи Далигара был небольшой квадратный участок земли, засаженный цветами, где они хоронили своих мертвых. Наемники должны были обрести последний покой в земле, принадлежавшей женщинам, которые не успели стать их женами, их должны были похоронить семьи, с которыми они не успели породниться.

Это был второй после смерти матери момент, когда к горлу Ранкстрайла подступили слезы. А может, тошнота: он плохо в этом разбирался. Глаза его солдат, устремленные в никуда, заволокло туманом смерти. Ранкстрайл перебирал в мыслях все те слова, которые должен был сказать им, но никогда не говорил, откладывая на завтра, будучи уверенным, что это завтра наступит.

Под женские всхлипывания и причитания тела Россоло, Цеелайля, Роуила и Рокстойла одно за другим увезли на кладбище. На земле, пропитанной кровью, остались лежать Аркри, господин Народа Гномов, Даверкайл и Воркайл.

— Этих никто не хочет хоронить, капитан, — едва слышно проговорила Роса. — Совсем никто. Для тех, у кого нет семьи, в Далигаре есть общая могила. Если ты дашь мне пару солдат в помощь, то я о них позабочусь.

Капитан немного помедлил и ответил:

— Нет, мы устроим им достойные похороны. Я даже не успел поблагодарить их.

Теперь он всем сердцем жалел об этом. Всю свою жизнь, все эти долгие годы, проведенные плечом к плечу, в крови и в грязи, он всегда шел вперед, зная, что они прикроют ему спину. Теперь же все кончено. От них осталось только имя, вырезанное на стволе дерева.

— Нет бойсе айа, папа, дакон, — прошептала ему Эрброу, но Тракрайла не было рядом, чтобы перевести ее слова, и капитан не понял.

Ранкстрайл больше не мог на это смотреть. Он отошел. Если боги и существуют, то им лучше никогда с ним не встречаться, ибо он выскажет им прямо в лицо все, что он о них думает, даже рискуя просидеть за это вечность в преисподней. Потом он вспомнил, что Лизентрайль, несмотря ни на что, был все еще жив, и решил вообще больше ни о чем не думать.

Девочка дрожала у него на руках.

— Это сделала ты, правда? — вполголоса спросил ее капитан, проходя через толпу благословлявших его горожан. — Ты и те двое, так? Вы с Авророй — ведьмы, Тракрайл — сын ведьмы: благодаря этому Лизентрайль жив, не так ли? Поэтому вы так устали. Он уже почти был на том свете, Лизентрайль, но выжил — и не только потому, что его зашивали слоями и не плевали в рану, правда? Это волшебство — вы излечиваете людей своим прикосновением и потом остаетесь совсем без сил. Поэтому Аврора и Тракрайл так хорошо лечат: они не просто знают все знахарские приемы, но еще и способны на волшебство. Ты должна была дотронуться до капрала, так? Аврора не хотела, чтобы тебя увели, даже… ценой того, что ты так сильно устанешь. Спасибо тебе, девочка. Он хороший человек, Лизентрайль: это он спас тебя от орков. Он очень хороший человек. Тракрайл чуть ли не валится с ног после того, как кого-то вылечит, — а ведь он взрослый. Для тебя это, наверное, еще тяжелее. Ты — маленькая. Маленькая, смелая, великая. Эти двое, Тракрайл и Аврора, устроили представление со слоями, чтобы отвлечь всех. Спорили-то они, может, и всерьез, но самое главное, что никто не обращал внимания на тебя. Никто не заметил, что ты можешь… ну, то, что ты можешь. Не говори никому об этом. Держи это в тайне, иначе, как только ты не сможешь кого-нибудь спасти, тебя обвинят в его смерти и возненавидят.

Эрброу молчала, свернувшись калачиком на руках у капитана. Тот крепко прижал ее к себе, словно хотел защитить от холода, потом наклонился и поцеловал в волосы.

Эрброу перестала дрожать.

— Мама, — проговорила она едва слышным, но ясным голосом.

— Конечно, — заверил ее капитан, — сейчас я отнесу тебя к маме.

Королева была во внутреннем дворе. Она сидела на нижней ступени лестницы, сжав голову руками. Джастрин, паренек, который медленно ходил и много говорил, лежал на земле перед королевой в центре большого сукна, расшитого золотом и прежде украшавшего Малый тронный зал.

Казалось, будто во двор приземлилась обессилевшая бабочка.

Королева подняла голову и посмотрела на капитана с глубокой тоской, которая была хуже самых горьких слез. Потом Розальба увидела дочку.

— Нет, — воскликнула она, — не здесь! Она не должна быть здесь, я не хочу, чтобы она видела… Я приказала увести ее. Уведите отсюда Эрброу.

Впервые в жизни Ранкстрайл преисполнился нежностью к королеве. Его уважение к ней было настолько глубоким, что капитан не терял его даже тогда, когда ненавидел ее всей душой. Он признавал ее власть. Он был готов погибнуть, исполняя ее приказы и защищая ее. Но он никогда прежде не испытывал к ней нежности.