К. Р. - Элла Матонина. Эдуард Говорушко

Но новое здание так и не было построено. Длительное время Пушкинский Дом размещался в помещениях Академии наук на набережной Невы. Уже за первые десять лет после своего основания Дом стал «крупным источниковедческим центром, известным своими изданиями и публикациями».

«Лишь в 1927 году поскитавшийся по городу Пушкинский Дом обрел постоянное место, — рассказывает Николай Николаевич Скатов, директор Пушкинского Дома с 1987 года и до недавнего времени, — построенное по проекту архитектора И. Ф. Лукини с классическим восьмиколонным портиком и медными скульптурами Меркурия, Нептуна и Цереры над фронтоном здание бывшей главной Морской таможни (русский ампир, тридцатые годы XIX века). По преданию, бывал в нем и Пушкин.

По масштабам… Это здание на набережной Макарова даже превзошло то, что предполагали построить согласно первоначальным проектам. Собрания и коллекции, вынужденно разобщенные и разрозненные, наконец были слиты в некую целостность. Это позволило строить экспозицию по историческому принципу…

В юбилейном 1999 году перед Пушкинским Домом был… восстановлен классический бюст поэта, созданный скульптором И. Н. Шредером, который когда-то стоял на Каменноостровском проспекте перед зданием ставшего Александровским Царскосельского лицея…

С 1930 года Пушкинский Дом становится академическим Институтом русской литературы (сокращенно — ИРЛИ), сохраняя свое первородное название — Пушкинский Дом и являя сложный музейно-исследовательский комплекс, единственный в мире по своеобразию».

Первородное название увековечил и навсегда закрепил Александр Блок в знаменитом стихотворении «Пушкинскому Дому», которое оказалось последним и пророческим:

Имя Пушкинского ДомаВ Академии Наук!Звук понятный и знакомый,Не пустой для сердца звук!…Пушкин! Тайную свободуПели мы вослед тебе!Дай нам руку в непогоду,Помоги в немой борьбе!Не твоих ли звуков сладостьВдохновляла в те года?Не твоя ли, Пушкин, радостьОкрыляла нас тогда?Вот зачем такой знакомыйИ родной для сердца звук —Имя Пушкинского ДомаВ Академии Наук.Вот зачем, в часы заката,Уходя в ночную тьму,С белой площади СенатаТихо кланяюсь ему.

Пройдет совсем немного времени — и Пушкинский Дом примет наследие Блока.

Великий князь хотел, чтобы в Пушкинском Доме со временем хранились и принадлежавшие лично ему литературные реликвии.

Пушкинскому Дому он завещал свое собрание автографов А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, А. Н. Майкова, Ф. И. Тютчева, других русских поэтов и писателей. Кроме того, завещал автографы Императрицы Екатерины II, перстень Пушкина, золотой, с четырехугольным изумрудом, который по кончине поэта был снят с его руки Натальей Николаевной Гончаровой и подарен Далю. Его дочь Ольга Владимировна Демидова подарила перстень поэту К. Р.

Переписка с А. А. Фетом, А. Н. Майковым и его братом пушкинистом Л. Н. Майковым, с Я. П. Полонским, П. И. Чайковским, Н. Н. Страховым, А. Ф. Кони, альбом Ю. Бартенева, письма, полученные по поводу перевода и представления «Трагедии о Гамлете, принце Датском», а еще золотое перо Фета и картины Полонского (на одной из них изображен дом Фета в Воробьевке) — всё это также Константин Константинович завещал Пушкинскому Дому.

И, конечно, поэт К. Р. надеялся, что со временем в Пушкинском Доме будут храниться рукописи и его произведений. И это понятно. Даже если бы Константин Романов в день тридцатилетия не определил в дневниковой записи поэзию как свое истинное, главное призвание, к этому заключению может прийти всякий, знакомый с историей его жизни.

«ГАМЛЕТ»

К. Р. долго не заносил запись в дневник о своей работе над переводами Шекспира. Даже самому себе стыдился сознаться, а не только сказать кому-то, что не понимает Шекспира. «Начал читать „Отелло“. Некоторые места покоряют умом и художественностью. Прекрасно! Но в остальном не нравится. Возможно, я не дорос до Шекспира, во всем виновата моя недоразвитость». Он так и написал в дневнике: «недоразвитость». А между тем знаменитый английский трагик Сальвини, игравший заглавные роли и в «Отелло», и в «Макбете», и в «Короле Лире», и в «Кориолане», и в «Ромео и Джульетте», и в «Венецианском купце», считал, что не все понимают мучения Гамлета, не очень понятны страдания Лира, но всякий понимает любовь венецианского мавра. Современники, видавшие Сальвини в роли Отелло, говорили, что это было «что-то новое, громадное; новый мир на нашей земле».

Мучаясь непониманием и скукой и стыдясь их, Константин решил разобраться с Шекспиром иначе: он сделал перевод отрывков из хроники Шекспира «Король Генрих IV».

— Я не стану переводить слово в слово, — говорил он Петру Егоровичу Кеппену. — Буду близок к подлиннику, но не стану гнаться «за буквой», особенно если это будет в ущерб поэтической красоте русского языка. Важны смысл, дух, настроение.

Но говорить о том, что он многое сделал в области русского Шекспира и что с именем Константина Романова связано становление русской переводческой школы, станут лишь тогда, когда К. Р. переведет «Гамлета». Перевод «Гамлета» К. Р. считал своим основным литературным трудом. Работал он над ним десять лет. Первое издание вышло в 1901 году. Двухтомное приложение с обширными комментариями автора дополняло перевод.

Казалось бы, так странно: скучать над Шекспиром — и взяться за его самую сложную великую вещь о вечных сомнениях и терзаниях человеческого духа.

Друг Великого князя, академик Анатолий Федорович Кони, так объяснял интерес К. Р. к «Гамлету» в своей речи, которую произнес в стенах Академии наук в 1915 году, когда Великого князя не стало:

«… Вера создается не сразу; обыкновенно верующий человек начинает в юности с веры, принимаемой на слух с примеров окружающих старших, с их внушений и т. д. Эта вера, принятая, так сказать, в кредит, часто глубоко проникает в душу, связывает человека на всю жизнь. Но эта вера все-таки не такая, которая может остаться после неизбежного периода сомнений. Эта вера… выражена хорошо у Толстого в „Войне и мире“, когда Николай Ростов на волчьей охоте ждет, чтобы волк выскочил на него, и молится: „Господи, сделай так, чтобы он выскочил на меня, что тебе стоит“… Когда человек вглядывается в жизнь, то оказывается, что жизнь ему дает примеры, которые заставляют его усомниться в том: так ли это всё, как ему говорили, и как он принял это на веру. У слепо верующего являются сомнения ввиду бессмысленности смерти молодых людей, полных сил и надежд, рядом с бессмысленностью существования разрушившихся и разлагающих окружающее старцев, которые сами ждут смерти и не могут ее дождаться, — при виде рек слез и крови, проливаемых человечеством, одним словом, при виде всего того, что Гамлет перечисляет в своем монологе „Быть или не быть“. И тогда нередко начинается отрицание, человек начинает расходиться с верой, и если он поэт, и если ее отклонение очень сильно в отрицательную сторону, то он становится скептиком.