Разыскания о начале Руси. Вместо введения в русскую историю - Дмитрий Иванович Иловайский

курганным раскопкам» (Труды нерв, археол. съезда). Это превосходное исследование вызывает только следующее недоумение. Автор его нашел в раскопанных могильниках два племени: одно туземное, несомненно мерянское, другое пришлое и, несомненно, с более развитою гражданственностью. Последнее он признал за варягов. Судя по монетам, племя это сохраняло свои языческие обряды погребения до самого XI в. Между тем в этом веке, по всем историческим данным, Суздальский край уже является краем по преимуществу славяно-русским. Меря так рано ославянилась, что мы не можем найти никаких остатков ее языка и только по аналогии и по раскопкам судим о ее религии. Выходит, таким образом, что чистокровные варяги ославянили мерю. Вот к каким логическим выводам приводила даже лучших исследователей нашей старины норманнская теория! Автор «Очерков» также выставляет положение, что меря очень рано ославянилась (С. 142 и 150). Но он как-то обходит указание раскопок на другое высшее по развитию племя, в котором мы можем с полною достоверностью признать славяно-руссов. Вместо того чтоб указать именно на русскую колонизацию, он говорит вообще о славянских колонистах; голословно заставляют мерю посылать своих купцов в Камскую Болгарию, в Новгород и на Балтийское поморье; а началом этих торговых сношений с западом полагает IX в., «когда смелые ватаги варяжские новгородским путем проникли в верховье Волги, а оттуда в дебри дремучих ростовских и владимирских лесов» (С. 149). Следовательно, опять получается значительная путаница представлений. Варяги приходят в ростовские дебри, а меря оказывается настолько предприимчива и промышленна, что сама отправляется торговать на Балтийское поморье. При чем же тут славяне и каким образом эта торговая, предприимчивая меря успела значительно ославяниться к XI в.? Нет, как хотите, а с норманнскою системой, по русской поговорке, куда ни кинь, все выходит клин, то есть совершенный разлад с несомненными историческими фактами. От варягов якобы мы получили военное искусство; от них же пришло к нам христианство, с церковнославянскою грамотой впридачу. Наконец, варяги ославянили для нас целый северо-восточный край Древней Руси![189]

Последнее наше возражение П.Н. Полевому относится к архитектуре и орнаментике суздальских храмов XII и XIII вв.[190]

«При первом взгляде на памятники владимирские бросается в глаза их резкое различие с памятниками киевскими, как в общем характере, так и в частностях», – говорит г. Полевой (С. 186). Затем он распространяется о западном, романском влиянии, которое принесло с собою в Ростовско-Суздальскую область новые (не греческие и киевские) архитектурные образцы» (С. 189). «Простое сравнение древних памятников Ростовско-Суздальской области, в связи с некоторыми хронологическими данными их истории, заставило прийти к тому убеждению, что западное влияние уже и ранее Андрея Боголюбского, может быть – под влиянием Смоленска, Новгорода и Пскова, нашло себе доступ на северо-восточную окраину Руси XII в.» (ibid.). «Судя по некоторым подробностям плана его (владимирского Успенского собора) и по летописному известию, указывающему на то, что собор Андреев был одноглавый, мы имеем право заключить, что он также не отступал по внешности от общего романского типа церквей, построенных в Владимиро-Суздальском крае Юрием и Андреем» (С. 195). Относительно рельефных изображений на стенах Дмитриевского собора автор, вслед за графом Строгановым, полагает, что художник подражал церкви Святого Марка в Венеции и разместил на стенах православного храма сюжеты, взятые из западных преданий и не имевшие «ничего общего с русско-византийскою почвою нашего северо-востока» (С. 205). В XIII в., по его мнению, суздальские храмы отступают «от первоначального простого образца романских построек». Например, пятиглавие является уже в конце XII в. Собор в Юрьеве-Польском «значительно уклонился от романского образца в том, что к нему с трех сторон пристроены были обширные притворы, покрытые богатейшими резными украшениями» (С. 206).

Мы выписали из текста существенные положения автора, относящиеся к суздальскому стилю. В примечаниях 89–96 он старается подкрепить свои положения разными ссылками, преимущественно на статью графа Уварова «Взгляд на архитектуру XII в. в Суздальском княжестве» (Труды первого археологического съезда) и монографию графа Строганова «Дмитриевский собор в Владимире на Клязьме» (М., 1849), а также на полемическую анонимную брошюру, изданную в 1878 г. в Петербурге против известного сочинения французского ученого архитектора Виолле-ле-Дюка (Lart Russe. Paris. 1877). Между прочим, в примечании 98 П.Н. Полевой говорит о проверке фактов археологической критикой: «В необходимости такой проверки нас еще более убедили те страницы новой книги Д.И. Иловайского, которые он посвящает описанию древнерусского орнамента, наряда и украшений одежды» (С. 226). Этими немногими словами автор «Очерков» заявил, что мое последнее сочинение («Владимирский период русской истории») не осталось для него неизвестным, и вместе с тем заявил сомнение в моей археологической критике.

Для тех, которые ознакомились с моим сочинением, напомню, что относительно полемики, возникшей по поводу книги Виолле-ле-Дюка, я (хотя далеко не разделяю всех его положений) склоняюсь несколько на его сторону в вопросе о так называемом романском стиле суздальских храмов, их украшений и вообще древнерусских орнаментов. Стиль этих орнаментов отразился даже на некоторых украшениях одежды. В своей книге я говорю, что во всех подобных украшениях в сильной степени проявилось самостоятельное русское художество и своеобразный русский вкус: «Сей последний, при известной даровитости племени, с незапамятных времен воспитывался на роскошных образцах искусства и промышленности, как греческой, так и восточной, преимущественно персидской, которые путем военной добычи, торговых и других сношений постоянно притекали в Восточную Европу» (С. 319). Такое мое положение о своеобразном русском вкусе, с незапамятных времен развивавшемся на греко-восточных образцах, очевидно, не нравится тем, которые не признают за нашими предками более старой и более оригинальной гражданственности. По их мнению, как Русское государство – не древнего и самобытного происхождения, а создано западными пришельцами не ранее второй половины IX в., так и старое русское искусство не имело какого-либо более древнего начала и своеобразного характера, а явилось простым внешним подражанием прежде Византии, потом Западу. Это отрицание древнерусской самобытности, как мы видим, доходит до того, что и начало нашему военному искусству будто бы положили варяги, и христианство, и грамоту к нам ввели тоже варяги.

Обратимся к приведенным выше положениям «Очерков» о стиле суздальских храмов.

Во-первых, автор решительно говорит об архитектурных романских образцах, тогда как в изложении подробностей никакой собственно романской архитектуры мы не видим. Одноглавие не составляет какой-либо отличительной романской черты: оно существует и в храмах чисто византийского типа. Относительно плана суздальских церквей опять мы видим византийский или собственно византийско-киевский тип. Нельзя сравнивать суздальские постройки с храмом Святого Марка в Венеции, помимо этой византийско-киевской архитектуры, которой он соответствует и по времени, и по характеру стиля. Он такой же пятиглавый, как соборы черниговский и новгородский (последний имеет шестую главу над вежею), а