Богач, бедняк. Нищий, вор. - Ирвин Шоу

— Какая бы причина ни привела тебя в Нью-Йорк, — сказал он взволнованно и приподнял стакан в знак приветствия, — я страшно рад тебя видеть.

— Спасибо. — Уэсли, немного смущенный, тоже поднял свой стакан.

— Надеюсь, больше в барах не дерешься, — улыбнулся Рудольф.

— Не беспокойтесь, — сдержанно отозвался Уэсли. — Я с этим покончил. Хотя, бывает, кулаки так и чешутся. В нашей школе много черных, и они часто дерутся с белыми, а белые — с ними. Меня, наверное, считают трусом. Ну и плевать — переживу. Я получил хороший урок. И потом, когда отец забирал меня из военной школы, я дал ему обещание не драться. И нарушил это обещание только раз. Причем при особых обстоятельствах. — Уэсли мрачно смотрел в стакан: сейчас он казался старше своих лет. — Всего раз. Говорят, каждая собака имеет право один раз кого-нибудь укусить. В память об отце я должен держать свое обещание. Это самое малое, что я… — Он замолк, стиснул зубы. Рудольф испугался, что парнишка вот-вот расплачется.

— Конечно, должен, — поспешно сказал он. — А где ты остановился?

— В общежитии Христианской ассоциации молодых людей. Там совсем неплохо.

— Послушай, — сказал Рудольф, — завтра утром я увожу Инид в Монток к ее матери, а вернусь в воскресенье один. Хочешь прокатиться со мной, подышать морским воздухом?.. — Он замолчал, заметив встревоженный взгляд Уэсли.

— Спасибо, — поблагодарил его Уэсли. — С удовольствием, но в другой раз. Мне пора обратно в Индианаполис.

— Тебе не придется голосовать. Я дам тебе денег на самолет. — Когда наконец я перестану предлагать людям деньги вместо того, что им на самом деле нужно? — с отчаянием подумал он.

— Не стоит, — отказался Уэсли. — По правде говоря, мне даже нравится голосовать. Каких только людей не встретишь!

— Нет так нет, — обиженно сказал Рудольф, но осуждать мальчика за нежелание встретиться с Джин и заново пережить в памяти все события он не мог. — Но если хочешь переночевать, — добавил он, — я могу устроить тебя здесь на диване. Комнаты для гостей у нас нет, но мешать тебе никто не будет. — Гостеприимство по-родственному, а не доллары.

— Спасибо, — отозвался Уэсли, стараясь не обидеть дядю, — я неплохо устроился в общежитии.

— В следующий раз, когда соберешься в Нью-Йорк, предупреди заранее. Тут рядом есть очень приличные отели, и тебе будет там удобно. Сходим в театр или еще куда-нибудь… — Он не договорил. Чего доброго, парень решит, что он подлизывается…

— Обязательно, — неуверенно согласился Уэсли. — В следующий раз. А в этот раз, дядя Руди, я хочу поговорить с вами об отце. — Он испытующе вгляделся в Рудольфа. — Мне не довелось близко знать отца. Я встретился с ним мальчишкой, может, я и сейчас мальчишка, но мне хочется узнать, что он был за человек… Понимаете, о чем я говорю?

— Пожалуй.

— Я составил список людей, знавших отца в разные периоды его жизни, и вы с тетей Гретхен стоите первыми в этом списке. А как же иначе?

— Да, конечно. Как же иначе. — Рудольф боялся вопросов, которые ему могут задать, боялся ответов, которые вынужден будет дать этому высокому серьезному юноше.

— Когда мы с ним познакомились, — продолжал Уэсли, — я сразу стал смотреть на него как на героя, чуть ли не святого, потому что он так относился ко мне, к Кейт и Дуайеру, и от каждого умел добиться всего, что нужно, ни разу не повысив голоса, и, что бы ни случилось, оставался хозяином положения. Но он ведь не всегда был такой. Я смотрел на него глазами ребенка. Я хочу понять его по-настоящему. Для своего же блага. Это поможет мне понять себя. Каким я хочу стать, что делать в жизни… Извините меня, я совсем запутался… — Он раздраженно передернул широкими плечами.

— Не так уж ты далек от истины, — ласково ответил Рудольф. — Я все тебе расскажу… все, что помню. Но сначала нам следует, по-моему, пойти поужинать. — Первая заповедь цивилизации: прошлое подождет.

— Против хорошего ужина я не возражаю, — поднимаясь, согласился Уэсли. — В пути я ел что попало, а дома меня кормят… — Он скорчил гримасу. — Мать помешана на растительной пище. Но я же не белка. Дядя Руди, — улыбнулся он, — я только и слышу о том, какой вы богатый. Может, вы угостите меня бифштексом?

— На это, пожалуй, моего богатства хватит, — засмеялся Рудольф. — Во всяком случае, несколько раз в году я могу позволить себе такую роскошь. Подожди, я только попрощаюсь с Инид и надену пиджак.

Когда он вытаскивал пиджак из стенного шкафа, раздался телефонный звонок. Он поднял трубку.

— Алло!

— Руди… — услышал он голос Гретхен. — Ты где ужинаешь? — От смущения она всегда становилась довольно резкой и прямолинейной. Они давно не разговаривали, и он меньше всего ожидал ее звонка в пятницу вечером.

— Видишь ли… — Он был в нерешительности. — У меня неожиданный гость. Уэсли. Он приехал из Индианаполиса на попутных машинах. Я веду его ужинать. Пойдешь с нами?

— Ему нужно о чем-то с тобой поговорить? — разочарованно спросила Гретхен.

— Да нет. Во всяком случае, никакого секретного разговора, насколько я знаю, не предвидится.

— Мне не хотелось бы мешать вам…

— Не говори глупостей, Гретхен. Может, тебе самой нужно о чем-то со мной поговорить? — В прошлый раз, когда они вместе ужинали, Гретхен была расстроена и дала ему понять, что это из-за голливудского режиссера, у которого она работает и с которым то сходится, то расходится. Как его зовут? Кинселла. Эванс Кинселла. Надменный голливудский сукин сын. Только один раз Гретхен повезло с мужчиной, и надо же ему было врезаться на машине в дерево. Она, наверное, и звонит-то из-за этого Кинселлы, но если ей уж так приспичило излить душу, то это можно сделать и после того, как они проводят Уэсли до общежития.

— Я позвонила, — сказала Гретхен, — потому что мне сегодня вечером нечего делать. Мой приятель меня обманул. Для разнообразия. — Она невесело рассмеялась. — Вот я и вспомнила, что у меня есть родственники. Хорошо повидаться с родственниками, когда нет других занятий. А как Уэсли?

— Ничего, — ответил Рудольф. — Вырос. И такой же серьезный. Даже еще более серьезный.

— Что-нибудь случилось? — спросила она.

— Не страшнее, чем у нас с тобой, — весело ответил он.

— А как он отнесется к моему появлению?

— Прекрасно. Он сказал, что мы с тобой первые в списке тех, кого он хочет видеть.

— Что это значит? — встревожилась она.

— После ужина я тебе все объясню. Парень просит бифштекс. — Он назвал ей ресторан, положил трубку и, надев пиджак, спустился вниз. Уэсли стоял посреди гостиной и осматривался по сторонам.

— Знаете, — усмехнулся он, — вот таким, по-моему, и должен быть дом истинного христианина.

По дороге к ресторану Рудольф заметил, что Уэсли ходит точь-в-точь как отец: так же горбится, так же угрожающе поводит плечами. В детстве Рудольф думал, что Том нарочно так ходит: пусть все знают, что перед ними вырвавшийся на свободу опасный хищник, и держатся подальше. Повзрослев, Рудольф увидел в этой походке способ самозащиты. Так брат давал понять, чтобы его оставили в покое.

Узнав, что Гретхен тоже придет в ресторан, Уэсли обрадовался:

— Здорово! Она — блеск, настоящая леди. Не то что эти дамочки, которых мы катали. Деньги у них прямо из ушей сыпались… — Он смешно затряс головой. — Они день и ночь разгуливали полуголые и на всех… плевать хотели. — После двух стаканов пива у него слегка развязался язык. — Знаете, я иногда не могу понять: вот некоторые женщины за всю свою жизнь пальцем не пошевелили, а держатся так, будто им принадлежит весь мир.

— Они репетируют перед зеркалом, — сказал Рудольф.

— Репетируют перед зеркалом! — расхохотался Уэсли. — Надо запомнить. А тетя Гретхен работает, правда?

— Еще как, — ответил Рудольф.

— В этом, по-моему, все и дело. Кто не работает, тот дерьмо. Извините за выражение, — спохватился он.

— Ничего.

— Отец и покрепче выражался, — сказал Уэсли. — Вот некоторые говорят так, будто у них в заднице якорь сидит. Он таких не любил. Он говорил, что крепкие словечки — это одно дело, а похабщина — совсем другое.

— Правильно он говорил. — Интересно, подумал Рудольф, который так и не преодолел детской неприязни к ругательствам и всегда тщательно следил за своей речью, а я тоже вхожу в эту категорию людей с якорем в заднице?

— Знаете, — продолжал Уэсли. — Кролик очень высокого мнения о вашей сестре. Он сказал мне, что вам следовало бы жениться на ней.

— Тут возникли бы определенные затруднения, — возразил Рудольф, — поскольку мы брат и сестра, а я не египетский фараон.

— Как это? — не понял Уэсли.

— В Древнем Египте у фараонов было принято жениться на сестрах.

— Понятно, — отозвался Уэсли. — Я, знаете, не очень-то силен в науках.