Седьмая вода - Галина Валентиновна Чередий

— Ты ведь знаешь, что я боюсь, — сипло шепчет Васька, продолжая подставляться под мои поцелуи. Ее глаза прикрыты, а руки бессильно висят вдоль тела.

Она не продолжает, но я и так знаю, чего она опасается. Еще совсем недавно я и сам этого боялся. А что, если это у меня не навсегда? Что, если я в какой-то момент пойму, что огня между нами больше нет, и захочу пойти дальше? Но время этих сомнений уже миновало, и теперь я уверен в себе на все сто. Не побожусь, что не совершу ошибок: мало, много — кто знает, но в том, что не обману, не предам, не перестану видеть, насколько она особенная, единственная для меня, вот тут уж полная ясность. Времени понять это мне хватило через край.

— А ты знаешь, как я боюсь? — обхватываю ее лицо и смотрю в эти невыносимые зеленые бездны, в которых утонул так давно и безвозвратно. Оглаживаю щеки и подбородок, обожаю каждым касанием.

— Разве? — такая хрупкая трепетность в одном слове. Такая огромная и беззащитная надежда на все. На меня.

— До потери рассудка, — провожу по ее губам своими, млея от удовольствия. — Так что мы в равном положении. Хотя нет. У тебя есть власть принять окончательное решение. А я могу лишь надеяться и пытаться убеждать.

— Тогда убеждай, — Василиса отстраняет меня, заставляя отпустить, и проворачивает снова свой фокус с обнажением, отшибший мне все мозги в доме Лесиных родителей. И, несмотря на повторение, он срабатывает так же эффективно. Скажу больше, он будет срабатывать и через сто, и через тысячу раз. Ее грудь на свободе, но только лишь на мгновенье, потому что мои руки тут же дерзко примагничиваются к ней. Сопротивляться бесполезно, останавливать бессмысленно. Это наша чертова гравитация, один из неоспоримых законов вселенской чувственной физики, и кто я, нафиг, такой, чтобы спорить с этим?

Моя нежность никуда не испаряется, просто временно уступает место иссушающей жажде, копившейся так долго. Касание губ легкое, но при этом оглушающее похлеще удара дубиной и срывающее все тормоза. Я больше не хочу пробовать, желаю упиться в хлам, и, судя по жадности Васькиного ответа, я здесь не один такой. Ее ладонь обхватывает мой затылок, будто она не меньше меня желает удостовериться, что никуда я уже не денусь. Вторая рука блуждает по мне повсюду: плечо, грудь, спина и даже торопливо соскальзывает на задницу, будто еще не может определиться, где ей остаться, или просто торопится исследовать все и сразу. И да, я наглая похотливая скотина, потому что ловлю ее руку и опускаю на мой стоящий колом член. Не сдерживая долгого стона, бесстыдно толкаюсь, продолжая удерживать. И получаю за это то ли награду, то ли наказание, когда Василиса сильно и уверенно сжимает пальцы, стискивая меня сквозь ткань. Ткань, мать ее, которая до сих пор почему-то между нами! Впившись в губы Василисы, требую полного доступа, тут же дергаными движениями расстегивая ее джинсы. Василиса не просто поддается и впускает мой язык, а вытворяет своим что-то безумное, отчего я уже не знаю, мы все еще целуемся или уже откровенно трахаем друг друга ртами. Когда мои пальцы касаются обнаженной кожи ее живота, Василиса всхлипывает и, вздрогнув, поджимает мышцы, и я беспрепятственно соскальзываю вниз, туда, куда мне уже невыносимо нужно, тут же находя ее обжигающе влажной. И не думая тормозить, погружаю пальцы в ее мокрую тесноту, атакуя при этом рот без всякой жалости. Как бы грязно и пошло это не звучало, но мне просто жизненно необходимо быть глубоко в ней повсюду, всеми возможными способами. Василиса вскрикивает, разрывая наш поцелуй и ударяясь головой о стену позади себя. Надавливаю, упиваясь горячей пульсацией ее естества, и сжимаю предельно отвердевший сосок, получая в вознаграждение ее новый всхлип, перерастающий в стон, и отчаянное выражение ее раскрасневшегося лица, когда она погружается в собственное наслаждение. Не даю ей передышки, ускоряюсь, ласкаю и потираю, не сводя с нее глаз. Василиса уже не оглаживает мое тело, а просто судорожно цепляется, словно боится упасть, но я-то знаю, что не дам ей этого сделать. А вот взлететь — это пожалуйста, сколько угодно. Ее дыхание все беспорядочней, вскрики все чаще и громче, она мотает головой и сильно зажмуривает глаза. Потом неожиданно умоляюще подается ко мне в поисках поцелуя, но я даю ей лишь краткий, быстрый и жадный контакт, и резко отстраняюсь, потому что уже ощущаю сокращение ее мышц. Она судорожно выгибается, насаживаясь на мои пальцы еще больше и заставляя мой член возненавидеть их за это. Вот он — этот кратко-бесконечный момент ее взлета, за новое повторение которого я теперь хочу жить и с легкостью готов сдохнуть. За этот невидящий, абсолютно пьяный взгляд из-под ресниц. За эту открытость ее бледного горла. За эту Васькину безоговорочную капитуляцию, которая на самом деле ее сокрушительная победа надо мной. Ее голос срывается, дрожит, выдавая предельное напряжение, так же, как все ее тело. И я не хочу пропустить это зрелище, ни единой его секунды. Возможно, потом это будет происходить еще много раз, но первый раз, когда Васюня кончает на мою руку, я хочу это увековечить в памяти во всех мельчайших подробностях. Она остается самой идеальной и невыносимо прекрасной дугой дикого электричества, кажется, бесконечно долго, хрипя и задыхаясь, а потом обмякает, и в этот момент я хочу сам взреветь от этого сносящего крышу наслаждения. Заставить женщину кончить — это удивительный кайф, делающий полноценным само действо секса. Ощутить же оргазм любимой женщины, которому ты стал причиной, вообще за гранью. Это одна из тех вещей, позволяющих в полной мере прочувствовать, что же такое быть мужчиной. И сейчас, прижимая к себе все еще вздрагивающую Василису, я понимаю, насколько это бесценно.

ГЛАВА 33

Василиса.

Моя голова в очередной раз упорно клонилась на мощное плечо сидящего рядом Романа. На самом деле я бы, конечно, предпочла сидеть у окна. И удобнее, и интереснее. Но Арсений и слушать не захотел моих слабых возражений, и теперь я была просто зажата на заднем сидении внедорожника между двумя здоровенными мужиками в камуфляже. Да уж, при всей насыщенной событиями и развлечениями жизни с Киром в столице вот такой экстремальной экзотики у меня не было. Хотя я отдаю себе полный отчет, что она вынужденная, и веселья тут мало.

Сонливость упорно накатывала на меня, но, если