Самая страшная книга 2016 (сборник) - Анна Железникова

И граната действительно полетела. Вместе с отломившейся рукой.

Поначалу мальчик переживал: как же солдат будет жить дальше, без руки, – но потом подумал, что так куда интереснее.

Это не он оторвал руку – это все тряпичный крокодил со своими злодейскими выходками.

Но не тут-то было.

В секретной исследовательской лаборатории, нарисованной на вырванном из тетрадки листке, ученые смогли оживить пострадавшую руку, и теперь она, словно маленькая гусеница, ползала по столам и подоконникам, сжимая в пальцах все ту же пластиковую гранату, и подкрадывалась исподтишка к врагу, заставая его врасплох.

Бум!

Тряпичный крокодил переворачивался потертым зеленым брюхом вверх и беспомощно шевелил лапами. Как же это унизительно – в который раз проворонить наглую вероломную конечность и опять остаться без маминой плойки, с помощью которой можно было бы поработить этот мир, но… не судьба.

– Я злая тучка, – грозно начал мальчик, тряся в воздухе черным комком бумаги. – Я пришла вас съесть, у-у-у.

Тучка стала нападать на крокодила и солдата, а рука в это время ползла вдоль моих краев, терпеливо подбираясь к ней сзади. Бой шел нелегкий: крокодил то и дело устало переворачивался животом вверх, но солдат помогал ему подняться на ноги и продолжить сражение. С каждой минутой это давалось ему все сложнее и сложнее: он терял силы, а тучка настойчиво кружила рядом, распахнув черную бумажную пасть.

Вот она укусила за ногу тряпичного крокодила, но тот не закричал от боли, а стойко вытерпел, потому что не захотел оставлять солдата одного на верную смерть в теплых ворсинках коричневой шерсти.

Рука совсем-совсем близко.

Еще чуть-чуть.

Бум!

Крутясь и переворачиваясь, комок бумаги подлетел в воздух и упал назад. Мальчик потянулся к нему и вдруг понял, что у комка нет лапок, чтобы поверженно пошевелить ими.

Комок все такой же живой и черный, и даже кажется, что с боков у него появилось еще несколько ртов, чтобы кусать притихшие игрушки.

От мысли, что злую тучку нельзя взорвать пластмассовой гранатой, мальчику стало не по себе. Он схватил лежащий на полу портфель и побежал в прихожую.

Дрожащие пальцы вставили в замок ключ, повернули его против часовой стрелки.

Быстрее, быстрее! В коридор.

Дверь за мальчиком захлопнулась.

Я знал, что с другой стороны металлической щеколды он тяжело дышит и борется с желанием посмотреть в замочную скважину. Он боится, потому что там, по полу, к нему ползет черный комок бумаги с торчащей из пасти крокодильей ногой.

«Убить…»

Замок щелкнул, и я услышал удаляющиеся торопливые шаги.

Из нависшей черноты спустился длинный липкий язык. Он слизнул пластмассовую руку и потащил ее в черную пасть.

– Ань, прошу тебя… – Мужчина выкинул в пакет с мусором цоколь сломанной лампочки и повернулся к женщине. – Я разговаривал с соседями. Они рассказывают страшные вещи. Говорят, до тебя здесь жила нехорошая семья. Колотили своего ребенка. Так, что по ночам тяжело было заснуть. А несколько дней назад крики прекратились, и они после этого съехали. Черт, да его же могли убить! Я не хочу, чтобы вы здесь оставались. Милая, да посмотри на Сережку, он от страха даже в комнату боится зайти.

Мальчик стискивал пальцами юбку женщины и смотрел в окно. Там, в небе, огромными свинцовыми дирижаблями плыли облака, такие молчаливые и равнодушные, будто на свете не было ни его, ни мамы с папой, ни живущего в комнате кошмара.

– Злая тучка съела руку…

– Какую руку?

– У солдата.

Женщина выдвинула из-под кухонного стола старый деревянный стул и тяжело опустилась на него.

Ее ладони закрыли глаза, словно она решила сыграть в прятки. Только ей не хотелось, чтобы ее нашли.

Сидеть бы вот так вечно, укрывшись трескающимися от времени ладонями, и не думать о злых тучках и ползущих сквозь темноту осколках лампочек.

В глазах прилипшего к потолку существа плечи проволочной фигурки стали вздрагивать. Линии-волосы беззащитно ожидали, когда голодные отростки станут выдергивать их клочками, один за другим. Запустить дымчатые когти в окровавленную голову, ковырять ими оголившуюся кость и наслаждаться этим скрежетом.

А потом очередь за мальчиком.

Облако крепче уцепилось за бороздки потолка и всем телом стало опускаться вниз. Его бока раскрывались цветочными бутонами, внутри которых извивались маленькие острые язычки. Они мечтали прикоснуться к тонкой шее, порезать ее на полоски и утащить в распахнутые пасти, пережевывать, давить, рвать черными жадными лепестками.

Все что я мог – лишь наблюдать за этим и кричать: «Бегите! Бегите отсюда!»

Но моих криков никто не услышал. Молчание безответного одиночества заполняло кухню надвигавшейся бедой, и в нем тонули усталые проволочные фигурки, такие хрупкие и беспомощные.

– Почему я должна быть плохой? – едва слышно спросила женщина. – Что я сделала не так, скажи мне? Когда твоим пальцам больно, ты отдергиваешь руку А почему мне нельзя? Терпеть дальше… это жестоко, Саша.

Мужчина мягко сжал ее плечо и повернулся к мальчику:

– Сережа, иди в комнату.

– Но, папа, там же…

– Иди. В комнату.

Голос звучал грубо и устрашающе.

Мальчик отвернулся и затопал к зеву дверного проема. С каждым шагом проем становился все больше и больше, оборачиваясь горлом волшебной пещеры из сказок. Стоит сделать шаг через порог – и вход за ним закроется, спрячется в бетонных песках холодного города.

Папа просто так взял и отдал его злой тучке. Просто так. Взял и отдал.

Глаза щипало от подступившей изнутри соли, но он старался не плакать.

Его пальцы коснулись меня, и я почувствовал, что сейчас он не выдержит, упадет на пол, побежденный, словно неуклюжий тряпичный крокодил.

К нему на подмогу никогда не приползет оторванная пластмассовая рука, да и если бы приползла – какой толк от ее бесполезной гранаты?

Мальчик посмотрел на мою взъерошенную шерсть и прошептал:

– Помоги нам… пожалуйста.

Мужчина обнимал сидящую перед ним женщину, гладил ее волосы и говорил теплые слова. Его руки дрожали от каждого прикосновения, как будто к ним само собой вернулось то, что было оставлено в далекой чужой квартире.

Никто никогда не обижался и не хотел уйти.

Никто и никогда.

– Скажи мне, что ты соврал… не было никакой нехорошей семьи. Мы просто переволновались вчера. Подумаешь, сломалась лампочка. Да и свечка как свечка: так уж совпало, что у тебя пальцы разжались, вот и вышла страшная пасть на стене. Я же все сделала правильно, правда?