Самая страшная книга 2016 (сборник) - Анна Железникова

– Жила-была добрая тучка, и плыла она как-то по своим делам, – начинает папа. Одна его ладонь сжимается в кулак, а другая обхватывает ее. Папа двигает руками вверх-вниз – и тень на стене оживает, ползет по дрожащему желтому небу, нарисованному огоньком свечи, которую мама держит рядом.

Мама улыбается, потому что тучка очень неуклюжая, и видно, что ей тяжело ползти по этому волшебному сумеречному небу, но она старается: шевелит отъевшимися боками, натужно пыхтит и карабкается дальше, как будто там, на другой стороне, ее ожидает что-то очень важное.

– А навстречу тучке зайчик, – папа поднимает два пальца вверх: и вот он, зайчик. Шевелит веселыми ушами, скачет по траве, принюхивается любопытной мордочкой к таинственному ветру свечного королевства. – Грустит, нос повесил. «Что с тобой?» – спрашивает тучка. «Да вот, день пасмурный, и что-то мне печалится с утра». «Не грусти», – отвечает тучка и проливается на зайчика дождиком.

Папина рука снова сворачивается в кулак, только теперь пальцы не обхватывают ее, а торчат наружу пятью шевелящимися карандашами. Они поливают лесную поляну летним дождиком.

Зайчик скачет выше. Теперь становится видно, что ему по-настоящему весело, потому что все вокруг блестит и переливается.

Мама смеется. Ей хочется сказать, что не таким уж и грустным зайчик ходил по полянке до дождика. Была же любопытная мордочка, были веселые ушки. Но она молчит, потому что мальчик слушает, затаив дыхание, и видит эту сказку гораздо глубже, чем способны разглядеть ее глаза.

– Плывет тучка дальше, а навстречу ей олень, – папина рука растопыривается и поднимается вверх гордыми ветвистыми рогами. Олень неторопливо шагает через лес, слизывая шершавым языком ярко-желтые свечные листья, покачивает головой в такт передвигающимся ногам и смотрит куда-то вдаль внимательным мудрым взглядом. – «Как дела, олень?» – спрашивает тучка. «Да вот, грустно мне отчего-то. Вроде как обычно иду куда-то, а настроения нет…» «Знаю я, как помочь твоему горю», – говорит тучка и проливается на оленя дождиком. И поднялось у оленя настроение, и заскакал он весело по лесу – так, что только ветки зашуршали!

Оленьи рога радостно шевелятся, переливаются на солнце, искрятся. Согнутые ноги рыхлят лесную траву, и теперь олень напоминает молнию, которую мальчик когда-то нарисовал на последней странице школьной тетрадки: смелую, храбрую, прорезающую любые облака.

В голове у мамы крутится мысль о том, что на самом деле рога у оленей не шевелятся, даже если олени очень радостные, но зачем говорить об этом папе, когда мальчик так восторженно смотрит в движущиеся тени?

– Плывет-плывет дальше тучка, а навстречу ей волк…

Папин рассказ обрывается.

Его ладони сложены вместе, большие пальцы подняты вверх, мизинцы опущены вниз беззубой волчьей пастью, но почему-то эта пасть шевелится… не так, как обычно.

Она оживает гораздо больше, чем мог бы ей позволить огонек свечи.

Серая тучка пролилась на волка огромными пепельными карандашами, и теперь они извивались у его ног, залезали под шкуру голодными червями и двигались внутри, прогрызая дорогу к голове, превращая волка во что-то другое: взъерошенное, пузырящееся текущей по стене шерстью.

Тучка оживает внутри зверя, выползает из него скорченными голодными отростками. Они шуршат бледными обоями так, словно сделаны из высохших осенних листьев. Черные змеиные языки ощупывают мертвую чешую свечного королевства и ищут в ее складках запах мальчика, стискивающего краешек старого шерстяного одеяла.

Папины руки дрожат, безымянные пальцы медленно опускаются вниз, и волчья морда на стене расслаивается. Из нее появляется вторая пасть, набитая огромными заостренными клыками, подергивающимися в желтом свете.

Волк часто-часто дышит, поворачивает голову в сторону мальчика и смотрит на него черными немигающими глазами. Кажется, что обои начинают трещать, потому что все звериное тело вдруг становится больше. Он вытягивает в комнату сотканную из теней лапу и собирается ступить на пол.

Мальчик кричит.

Мама испуганно задувает свечку. Папа достает из кармана платок и вытирает со лба пот.

– Не знаю, что на меня нашло, Ань, – говорит он. – Просто пальцы отогнулись… я не хотел…

В голове у папы сказка заканчивалась по-другому.

Тучка помогает волку и вдруг понимает, что у нее больше не осталось дождя. Она начинает грустить от того, что просто так истратила всю воду. Но звери утешают ее: они танцуют и веселятся, потому что лес стал ярким и красивым. Тучка понимает это, перестает печалиться и радуется вместе с зайчиком, оленем и волком.

Но была ли тучка на самом деле доброй?

Никем не видимая в темноте, волчья пасть ползет по стене вверх.

Под лучами бьющего из окна солнца мне становилось все теплее и теплее. Казалось, что даже переливающиеся капельками радуги шерстинки вели себя куда как сноснее и не хотели царапаться. Это чувство почти стерлось из моей памяти, заполненной одним лишь прохладным шкафом. Редкие минуты настоящего тепла, живущего где-то там, с обратной стороны стекла, далеко-далеко вверху.

Я всегда ему немного завидовал, потому что оно согревало весь город, а я мог согреть только одного мальчика.

Зато какого мальчика.

Он разлегся на полу и старательно закрашивал черным фломастером пустой альбомный лист. Линии ложились одна к одной, плотной сеткой ровных полосок, так точно и гладко, словно все свободное время мальчик только и делал, что рисовал их.

Когда с обеих сторон не осталось ни единого белого пятнышка, мальчик скомкал бумажный лист, улегся на меня и положил его перед собой. Достал из пакета пластмассового солдатика с оторванной рукой и тряпичного крокодила. Посмотрел в циферблат висящих на стене часов.

Время еще есть, можно поиграть минут двадцать, а потом – в школу, ко второй смене.

– Что-то ты сегодня какое-то мягкое, – заметил мальчик, проведя рукой по ворсинкам. – Всегда бы так.

Разве я когда-то был против?

Солдат с оторванной рукой и тряпичный крокодил легли около смятого листа, ожидая новой игры. Это было странно, потому что обычно они были врагами: крокодил строил коварные планы по захвату маминой плойки для волос или папиного бритвенного станка, а солдат вступал с ним в бой и постоянно побеждал.

Как-то раз, когда солдат еще был целым, мальчик надавил на его руку чуть сильнее обычного. Она была гордо поднята вверх, сжимая в пальцах пластмассовую гранату, и ему до последнего верилось, что однажды солдат швырнет гранату в крокодила по-настоящему, так, что от того останутся только пух и перья.