Хаски и его Учитель Белый Кот, Том I - Жоубао Бучи Жоу

Сюэ Мэн фыркнул и тихо сказал:

— Папа действительно говорит чепуху. Очевидно, что Учитель практически в одиночку каждый раз восстанавливает барьер.

— Несмотря на помощь всех вас, трещины в барьере между нашим миром и Царством Призраков становятся все больше и больше. В конечном итоге в барьере появится большая брешь, как это случилось несколько десятилетий назад. В тот момент, когда граница между призрачным и человеческим мирами будет нарушена, все неупокоенные духи придут сюда и бесчисленные призраки вторгнутся в наш мир. Тогда простые люди будут обречены на неизмеримые страдания. Чтобы избежать этой трагедии, Посланник Небес выберет во всех духовных школах Мира Совершенствующихся лучших кандидатов с подходящим природным потенциалом и заберет их в Персиковый Источник, чтобы они практиковали свои таланты в изоляции.

Как только эти слова были сказаны, толпа зашумела.

Юйминь хотели выбрать кого-то, чтобы ввести в Персиковый Источник для обучения и практики?!

По толпе изумленных учеников прокатилась волна возбуждения. Независимо от их врожденного таланта, все они в той или иной степени имели свои скрытые надежды.

Мо Жань был единственным, кто не был счастлив. В уголках его глаз спряталась тревога. Обычно он хорошо маскировал свои истинные чувства, так что никто не мог сказать, что на самом деле у него в мыслях. Однако в этот момент он не мог скрыть беспокойство в своем сердце.

Это был вопрос жизни и смерти для Ши Мэя. В прошлой жизни именно Ши Минцзин был избран народом юйминь для духовной практики в Персиковом Источнике. Вскоре после его возвращения произошло глобальное разрушение барьера между миром живых и мертвых. В тот день толпы нежити из ада прорвались в мир людей.

Во время этого бедствия Ши Мэй и Чу Ваньнин сражались бок о бок. Они стояли рядом и вместе чинили самую большую брешь в барьере между мирами. Тем не менее, духовная сила Ши Мэя все еще не могла сравниться с духовной мощью Чу Ваньнина. Им почти удалось восстановить барьер, но почувствовав слабое место в обороне, бесчисленные злые духи в едином отчаянном порыве устремились к Ши Мэю. Десятки тысяч озлобленных духов стали единым зловещим мечом, который пронзил небеса и ударил по самому уязвимому месту барьера. Ши Минцзин использовал все свои внутренние резервы, чтобы сохранить целостность границы.

Демонические сущности прожгли его сердце, души умерших пронзили его душу.

Чу Ваньнин тогда даже не поднял руку, чтобы защитить его. Когда Ши Мэй упал с вершины Столба Дракона[55.4], он просто использовал всю свою духовную силу, чтобы в одиночку запечатать дыру в барьере.

В тот день шел сильный снег. Ши Мэй падал с высокой платформы, как маленькая снежинка среди тысяч снежных кристаллов.

В этой безбрежной белой пелене, закрывшей небо, никому не было дела до того, что какой-то шестиугольный ледяной кристалл растает и исчезнет. Из поколения в поколение в мире людей никого, кроме близких родственников, не заботила смерть простого человека.

Среди белого снега и черного дыма Мо Жань держал на руках умирающего, на коленях умоляя Чу Ваньнина хотя бы попытаться спасти Ши Мэя.

Однако Учитель в конце концов отвернулся от них и бросился навстречу снежной буре, чтобы завершить свое праведное дело ради всех живых существ этого мира. В тот момент их связь как учителя и учеников была уничтожена.

Так нелепо.

Нелепой и смешной была сама мысль о том, что Чу Ваньнин может кого-то любить, о ком-то заботиться и в ком-то нуждаться.

Этот Чу Ваньнин любил слушать музыку дождя, любоваться лотосами, восхищался стихами Ду Фу[55.5] но, когда дело доходило до битвы, он внушал окружающим священный трепет и страх.

Этот Чу Ваньнин заботился о весенней траве, горевал о том, что жизнь осенней цикады слишком коротка, но там, где черный дым застилал небо и умирали люди, его сердце становилось бесчувственным и черствым.

Этот Чу Ваньнин постоянно учил их, что истинно праведный человек должен помнить, что сначала все живые существа, а последний ты сам.

Только вот Мо Жаню, блять, плевать на всех этих живых существ!

Что ему до этих людей, которых он не знает и не узнает никогда? Живы они или умерли, какое ему дело?

Что с того, что для Чу Ваньнина дождь — это шепот потерянной души, мечтающей вернуться в разрушенный временем дом, а травы и деревья омыты мутными слезами одинокого бродяги, если этот человек совершенно не чувствует, что на сердце у Мо Жаня. Для Мо Вэйюя дождь — просто вода с неба, трава — просто растительность из земли, а жизнь — это слово, написанное на бумаге. И кого это ебет?

Поэтому он считал Чу Ваньнина презренным лицемером, полным ложной праведности и морали. Как можно прикидываться, что тебя заботит судьба всего мира, если в твоем малодушном сердце не нашлось места даже для собственного ученика?

Позже он пытался заставить Чу Ваньнина ответить ему:

«Тебе было грустно? Ты хотя бы расстроился? Ты говорил, что жизнь всех живых существ важнее твоей собственной. Ты сам все еще жив, а он — нет. Зачем ты говорил Ши Мэю все эти лживые слова? Чтобы он потом умер из-за них? Ты убил его, лицемер, лжец!

У тебя все еще есть сердце?

Когда Ши Мэй упал со Столба Дракона, он звал тебя. Он звал своего учителя. Ты слышал его мольбу? Ты слышал его?! Тогда почему ты его не спас? Почему ты не спас его?!

Чу Ваньнин, твое сердце сделано из камня!

Ты никогда не…

Ты никогда не заботился о нас.

Тебе наплевать на нас! Наплевать!»

Но все это случилось потом.

Чу Ваньнин стал некоронованным королем, которого уважали и боготворили в Мире Совершенствующихся. Никого не интересовали погибшие. Кости Ши Мэя были каменной ступенькой, на которую наступил победитель… В истории этот камень не стоил и упоминания...

Чу Ваньнин променял посредственного ученика на так называемый мир во всем мире. Моря вновь стали зеркальными, реки — прозрачными, равновесие в мире было восстановлено. Какая разница, какой ценой? Никто не посмел бы осудить его.

Только Мо Жань видел корону на его голове, ослепительно сверкающую белизной костей мертвых, из которых была она создана. Смерть Ши Мэя сделала Чу Ваньнина великим и навсегда изменила Мо Жаня.

Ненависть поглотила его душу.

— Приветствую, юный даос.

— Приветс…

Внезапно нежная рука коснулась его лба. Еще не до конца освободившись из тисков темных воспоминаний, Мо Жань потрясенно распахнул глаза.

Перед ним