Оно - Стивен Кинг

В то утро Беверли вертелась как белка в колесе. Она приготовила отцу завтрак: апельсиновый сок, яичницу, гренок по эл-маршски (хлеб подогревался, но не поджаривался). Отец сидел за столом, прикрытый газетой. Он съел все.

— Где бекон?

— Больше нет, папа. Последний вчера закончился.

— Поджарь мне гамбургер.

— Остался только маленький ку…

Газета зашуршала, опустилась. Взгляд синих глаз упал на Бев, как гиря.

— Что ты сказала? — мягко спросил он.

— Я сказала, уже жарю, папа.

Мгновение он смотрел на дочь. Потом газета поднялась, а Бев поспешила к холодильнику, чтобы достать мясо.

Поджарила ему гамбургер, размяв остатки мясного фарша, которые лежали в морозилке, в котлету, чтобы казалось побольше. Отец съел все, читая страницу спортивных новостей, а Беверли готовила ему ленч: два сандвича с ореховым маслом и джемом, большой кусок торта, который мать вчера вечером принесла из «Гринс фармс», термос с очень сладким кофе.

— Передай матери, что я сказал, чтобы в доме сегодня прибрались, — велел он, беря контейнер с ленчем. — Квартира выглядит как свинарник. Черт побери! Я ведь целый день подчищаю грязь в больнице. И не хочу приходить в свинарник. Учти это, Беверли.

— Хорошо, папа. Обязательно.

Он поцеловал ее в щеку, грубовато обнял и ушел. Как и всегда, Беверли подошла к окну своей комнаты и наблюдала, как он идет по улице. Как и всегда, испытывала безотчетное облегчение, когда он поворачивал за угол… и ненавидела себя за это.

Она помыла посуду, взяла книгу, которую читала, посидела на ступенях заднего крыльца. Ларс Терамениус, длинные белокурые волосы которого светились собственным светом, приковылял от соседнего дома, чтобы показать Беверли новый грузовик «Тонга» и новые ссадины на коленях. Беверли повосторгалась первым и поохала над вторыми. Потом ее позвала мать.

Они сменили белье на обеих кроватях, вымыли полы, начистили кухонный линолеум. Мать вымыла пол в ванной, за что Беверли едва не расцеловала ее. Элфрида Марш, невысокая женщина с седеющими волосами, улыбалась редко. Ее морщинистое лицо говорило миру, что она пожила уже немало, но собирается пожить еще. Говорило лицо и о том, что ничего в жизни не давалось ей легко и она не рассчитывает на скорые перемены.

— Сможешь помыть окна в гостиной, Бевви? — спросила мать, входя на кухню. Она уже надела униформу официантки. — Мне надо съездить в больницу святого Ионы в Бангор, навестить Черил Таррент. Вчера вечером она сломала ногу.

— Да, помою, — кивнула Беверли. — А что случилось с мисс Таррент?

— Она и эта никчемность, ее муж, попали в автомобильную аварию, — мрачно ответила Элфрида. — Он сел за руль пьяным. Ты должна каждый вечер благодарить Бога в своих молитвах, что твой отец не пьет, Бевви.

— Я благодарю, — ответила Бев. И благодарила.

— Скорее всего она потеряет работу, да и его выгонят. — Тут в голос Элфриды прокрались нотки ужаса. — Наверное, им придется жить на пособие.

По разумению Элфриды Марш, ничего более ужасного с человеком произойти не могло. Даже потеря ребенка или весть о том, что у тебя рак, не шли с этим ни в какое сравнение. Человек мог жить бедно, мог, как она говорила, «едва сводить концы с концами». Но ниже всего, ниже даже дна, опускался тот, что жил на пособие, сидел на горбу у других, тех, кто работал. И она знала, что именно такая перспектива маячит теперь перед Черил Таррент.

— Когда помоешь окна и вынесешь мусор, можешь пойти погулять, если хочешь. Вечером твой отец играет в боулинг, так что тебе не придется готовить ему ужин, но я хочу, чтобы ты вернулась засветло. Ты знаешь почему.

— Хорошо, мама.

— Господи, ты так быстро растешь. — Элфрида посмотрела на проступающие под свитером груди. Любящим, но жестким взглядом. — Не знаю, что я буду здесь делать после того, как ты выйдешь замуж и переедешь в свой дом.

— Я буду жить здесь всегда, — улыбнулась Беверли.

Мать быстро обняла ее, поцеловала в уголок рта теплыми, сухими губами.

— Как бы не так. Но я люблю тебя, Бевви.

— Я тоже люблю тебя, мама.

— Только смотри, чтобы на окнах не осталось никаких потеков, — предупредила она, взяв сумочку и направляясь к двери. — Если останутся, отец вломит тебе по первое число.

— Я постараюсь, чтобы не осталось. — А когда мать открыла дверь, Беверли спросила, как она надеялась, легко и непринужденно: — Ты не заметила ничего странного в ванной, мама?

Элфрида обернулась, нахмурилась:

— Странного?

— Ну… вчера вечером я увидела там паука. Он выполз из сливного отверстия в раковине. Папа тебе не сказал?

— Вчера вечером ты рассердила отца, Бевви?

— Нет! Ха-ха! Я сказала ему о пауке, который вылез из сливного отверстия и напугал меня, а он рассказал мне, что раньше они находили дохлых крыс в унитазах старой средней школы, потому что там были очень широкие канализационные трубы. Он не сказал тебе насчет паука, которого я видела?

— Нет.

— Ладно, не важно. Я просто хотела узнать, а вдруг ты тоже видела его.

— Не видела я никаких пауков. Но мне бы хотелось, чтобы мы смогли позволить себе новый линолеум в ванной. — Она посмотрела в небо, синее и безоблачное. — Говорят, если убьешь паука, будет дождь. Ты его не убила, нет?

— Нет, — покачала головой Беверли. — Я его не убила.

Мать вновь посмотрела на нее, сжав губы так плотно, что они практически исчезли.

— Ты уверена, что вчера вечером твой отец не злился на тебя? Бевви, он никогда не трогает тебя?

— Что? — Беверли смотрела на мать в полном замешательстве. Господи, отец трогал ее каждый день. — Я не понимаю…

— Не важно, — оборвала дочь Элфрида. — Не забудь про мусор. И если на окнах останутся потеки, без трепки тебе не обойтись.

— Я не…

(он никогда не трогает тебя?)

…забуду.

— И вернись домой до темноты.

— Вернусь.

(Он…)

(…ужасно тревожится?)

Элфрида ушла. Беверли прошла к себе в комнату и опять постояла у окна, наблюдая, как мать поворачивает за угол и скрывается из виду. Потом, точно зная, что мать идет к автобусной остановке, Беверли взяла ведро, бутылку «Уиндекса» и тряпки из-под раковины. Пошла в гостиную и начала мыть окна. В квартире было как-то слишком тихо. Всякий раз, когда скрипел пол или хлопала дверь, она чуть подпрыгивала. Когда в туалете Болтонов на втором этаже спустили воду, ахнула, почти что вскрикнула.

И то и дело смотрела на закрытую дверь в ванную.

Наконец подошла к ней, открыла, заглянула внутрь. Мать прибиралась здесь утром, так что большая часть крови, которая натекла лужей под раковиной, исчезла. Как и кровь на наружном ободе раковины. Но бордовые потеки остались внутри раковины, а капли и пятна — на зеркале и обоях.