Год Крысы. Путница - Ольга Громыко

Разбойник внезапно шарахнулся назад, сбивая Рыску с ног.

— Фу, напугали!

— Тебя? — Райлез саркастически ухмыльнулся, глядя мимо подручного на замурзанную, сжавшуюся в комочек девушку. Левая, расплетенная коса сбилась в бахрому колтунов, синяк на пол-лица, рубашка разорвана почти до пупа. — Что, помяли девку по дороге, кобели?

— Не, — с обидой возразил подручный, — вы ж сказали: она вам здоровой нужна. Потискали чуток, и все.

Рыску передернуло, будто жадные потные ладони все еще шарили по ее телу, больно сжимая самые лакомые места.

— Я имел в виду — вменяемой, а не мечущейся в горячке.

Разбойник досадливо скривился. Упустили, выходит, свое счастье!

— Так, может…

— Некогда уже. — Райлез посторонился, и Рыска увидела черную дыру, непохожую на простой проход в кустах. Пахнуло сыростью, будто из старого замшелого колодца с каменным срубом. — Веди ее внутрь.

Разбойник послушно дернул за веревку, заставляя девушку подняться.

— А потом? — с надеждой спросил он.

Райлез подошел к Рыске, сграбастал за волосы и заставил поглядеть на себя. Девушка оцепенела, будто провалившись в прошлое, — глаза у путника, хоть и зрячие, были точь-в-точь как у Бывшего: расширенные, остеклененные безумием. Рыске даже померещился запах человеческих и крысиных нечистот, насквозь пропитавших Старый Дом.

— Надо же, — голос путника, твердый и властный, разрушил наваждение, — такая мелкая грязная дрянь, а столько хлопот. Заставила нас побегать…

— Я? — вяло удивилась девушка.

— А кто мою свечу украл?

— Альк не ваш…

Пощечина пришлась как раз на синяк. Рыска пискнула, зажмурилась.

— Потом делай что хочешь. — Райлез содрал с девушки вторую ленту и отвернулся. — Иди. Я оставлю последние метки.

— А чтоб тебя!..

— Зар-р-раза!

— Так, говоришь, когти мои тебе не нравятся? — проникновенно поинтересовался Альк в ухо подмятому под себя Жару.

— Слазь с меня, ты, животное! — задергался тот.

— Временами, — педантично уточнил саврянин, вставая. Вызывающе глянул на путника.

— А если опять превратишься? — спокойно поинтересовался тот.

Альк промолчал и начал одеваться. Хорошо еще, что все произошло во время короткого привала у ручья, иначе кто-нибудь точно шею бы сломал, сверзившись с коровы на всем скаку.

Жар, напоказ постанывая, ощупал плечо и загривок.

— Вовремя тебя… Я уж решил, что мне самому придется с разбойниками разбираться.

— Точнее, им с тобой, — буркнул саврянин. С одной стороны, он тоже испытал громадное облегчение, что против Райлеза у него будут не только зубы. С другой — значит, у Рыски дела куда хуже. Впрочем, и так было ясно, что договариваться с ней добром бывший путник не станет. Девушка слишком честная, чтобы отдать Алька без боя, и слишком слабая, чтобы этот бой выдержать.

Наохавшись и видя, что никто не обращает на него внимания (а предъявить для устыжения страшную рану или хотя бы синяк не удастся — нету!), Жар сел на прежнее место и вытащил из сумки завернутую в тряпку ковригу. Нетерпеливо, без ножа, отодрал большую краюху. Кисловато запахло свежим, тепленьким еще хлебом, купленным за пару монет у ехавшего на рынок пекаря; содержимое стоящих на телеге корзин вор учуял еще за полвешки.

— Альк, будешь?

— Не будет. — Крысолов ловко выхватил у вора хлеб, хотя путника никто не угощал. — У него от волнения всегда аппетит отшибает.

— Я не волнуюсь, — раздраженно соврал саврянин.

— Значит, будешь? — уточнил вор.

— Не буду. Не желаю с этим за одним столом есть.

— Так ведь нету никакого стола, — удивился Жар: в Ринтаре такого обычая не было.

— Ну за одной ковригой.

— Давай мы тебе с другого края отломим, если брезгуешь. А середину я могу съесть, — предложил вор.

Альк и сам понимал, что упрямиться глупо. Но он был чуть ли не единственным учеником в Пристани, которому без малейших усилий давались обрядовые посты перед промежуточными — и конечным — испытаниями. Желудок словно перемыкало, и ничего хорошего из принуждения не выходило.

— На, держи! — Жар все-таки всунул саврянину вторую краюху. Альк взял, чтоб только они с наставником отцепились, и, склонившись над ручьем, жадно напился из горсти — в горле почему-то сильно пересохло. Потом выплеснул старую воду из баклаги и стал наполнять ее заново.

— Помнишь притчу про двух мышек, упавших в кувшин со сливками? — иронично обратился Крысолов к Жару. — Одна сразу сдалась и утонула. А вторая упрямо барахталась, пока не взбила сливки в масло. Так вот, нашего Алька можно смело запускать в целую бочку!

— Конечно, — скривился белокосый. — Только почему-то никто не задумывается о дальнейшей судьбе этой мышки. Ведь масла вышло гораздо меньше, чем сливок, и взобраться по скользким стенкам она не смогла. А что сделает хозяин кувшина, поутру обнаружив в нем мышь? Либо сапогом раздавит, либо кошке бросит. Так что мораль у этой притчи: сколько ни барахтайся, а масло сожрет другой.

Альк угрюмо помолчал, а потом внезапно ухмыльнулся:

— Одно утешение. Наставник заинтересованно поднял брови.

— За ночь мышка наверняка успела изрядно в эти сливки нагадить. — Саврянин прицепил баклагу к поясу и сунул в карман нетронутую краюху. — Поехали.

— Уже?! — застонал Жар, только-только разлегшийся на травке.

— А Вечном Доме отлежишься, — ободряюще пообещал ему белокосый.

— А ты там поешь, да? — съязвил вор, но все-таки поднялся. — Я-то ладно, а вот коровы толком не отдохнули…

— Ничего, им тоже недолго осталось.

— Альк!!!

— Скакать в смысле. Думаю, мы уже совсем близко.

Друг предпочел не уточнять, к чему именно.

К вечеру все плоты были связаны — и каждый по отдельности, и между собой. Длинная бревенчатая змея лежала вдоль берега, шевелясь от волн и поскрипывая суставами. Хвост был привязан к двум глубоко вкопанным в землю столбам, на голове еще копошились люди, проверяя последние узлы.

— Хватит, — решил мастер, в тысячный раз сверившись с планом и хитрой вещицей из деревянных палочек и стальных дуг. — Должна лечь.

— Ну, с Хольгой! — скомандовал знаменный, отступая на пригорок, чтобы насладиться зрелищем во всей его красе.

Работники и тсецы дружно налегли на первую половину переправы, отпихивая ее от берега. Пришлось хорошенько покряхтеть, но главное было сделать щель, а дальше в дело вступило течение. Змея медленно, величественно, как тень от векового дуба, описала четверть круга — и уткнулась мордой в островной берег.

Ринтарцы радостно заорали. Длины хватило с избытком, даже пару плотов отвязать придется — чуть наискось легла.