Уэверли, или шестьдесят лет назад - Вальтер Скотт

Катону лишь наперсником и быть В делах любовных.

Так как мистеру Мак-Уиблу и в голову не могло прийти, что человек, окруженный со всех сторон опасностями или подавленный нуждой, может искренне смеяться, веселое выражение лица Уэверли в значительной степени вывело его из смущения. Он даже не без радушия поздравил Эдуарда с прибытием в Малый Веолан и осведомился, что он пожелал бы получить на завтрак. Но посетитель прежде всего заявил, что имеет сообщить ему нечто с глазу на глаз, и попросил разрешения запереть дверь. Эти меры предосторожности, внушавшие мысль об опасности, не вызвали у Дункана ни малейшего восторга, но отступать было поздно.

Эдуард был убежден, что может довериться Мак-Уиблу, так как не в интересах приказчика было выдавать его, и открыл ему свое нынешнее положение и планы на будущее. Хитрый делец внимал Уэверли со страхом, пока тот говорил ему, что он все еще вне закона; несколько успокоился, узнав, что у него есть пропуск; стал радостно потирать руки, когда Эдуард упомянул о размерах своего теперешнего состояния; широко раскрыл глаза, когда услышал о блистательных перспективах, ожидавших его; но когда он выразил свое намерение разделить этот блеск с мисс Розой Брэдуордин, приказчик чуть не лишился рассудка от восторга. Он сорвался со своей трехногой табуретки, как пифия note 475 с треножника, выкинул в окно свой лучший парик, потому что подставка, на которую он был напялен, стесняла буйство его движений; швырнул свой колпак в потолок; поймал его на лету; стал насвистывать мотив туллохгорум; пустился в гайлэндскую пляску с неподражаемой грацией и проворством и упал наконец в изнеможении на стул, восклицая:

— Леди Уэверли! Десять тысяч в год по меньшей мере! Господи, не дай мне сойти с ума!

— Аминь, от всей души, — произнес Уэверли, — но теперь, мистер Мак-Уибл, давайте-ка займемтесь делами.

Эти слова оказали несколько отрезвляющее действие на приказчика, хотя у него в голове, по его собственному выражению, продолжало еще шуметь, как в улье. Все же он очинил перо, схватил полдюжины листов бумаги, отогнул у них широкие поля, достал «Формы» Дэлласа из Сент-Мартина note 476 с полки, где это почтенное сочинение гнездилось вместе со Стэровым «Обычным правом», Дерлтоновыми «Сомнительными случаями», Бэлфуровой «Практикой» и кучей приходно-расходных книг, открыл его на разделе «Брачные договоры» и приготовился составить «небольшой протокольчик, чтобы стороны потом не пошли на попятную».

Уэверли не без труда втолковал приказчику, что тот проявляет чрезмерную прыть. Эдуард объяснил, что в помощи Мак-Уибла он нуждается первым долгом, чтобы обеспечить себе безопасное пребывание в Тулли-Веолане, для чего мистер Мак-Уибл должен написать находящемуся там офицеру, что к нему приехал по делам английский джентльмен — близкий родственник полковника Толбота, по имени Стэнли, который, зная положение в стране, посылает свой пропуск на просмотр капитану Фостеру. На это со стороны офицера последовал самый вежливый ответ и приглашение мистеру Стэнли отобедать у него. Как легко можно себе представить, Эдуард уклонился от приглашения, ссылаясь на занятость.

Уэверли затем попросил мистера Мак-Уибла направить верхового в почтовую контору городка ххх, куда полковник Толбот должен был ему написать, наказав ему ждать там до тех пор, пока не придет письмо на имя мистера Стэнли, а затем доставить его как можно быстрее в Малый Веолан. В следующую минуту приказчик уже бросился разыскивать Джока Скривера, своего ученика, или, как их называли шестьдесят лет назад, слугу, и примерно через столько же времени упомянутый Джок сидел уже на белом пони своего хозяина.

— Смотри береги его, Джок, — говорил Мак-Уибл в напутствие, — он малость страдает запалом с того дня… кхе, кхе… господи помилуй! — понизив голос:

— Чуть не проговорился… с того самого дня, как я разодрал ему бока хлыстом и шпорами, когда скакал за принцем, чтобы он примирил мистера Уэверли с Вих Иан Вором. И пренеприятная штука приключилась тогда со мной в награду за все мои труды! Бог вам прости! Чуть шею не сломал… Правда, время было такое, что всякое могло приключиться… Но теперь все в порядке… Леди Уэверли! Десять тысяч в год! Господи помилуй!

— Но вы забываете, что мы не получили еще согласия барона и самой молодой девицы…

— Нечего вам бояться, я за них ручаюсь… собственной головой поручился бы… десять тысяч в год!.. Что перед этим Балмауоппл… Весь Балмауоппл со всеми своими землями и доходами больше этого не стоил… Слава богу! Слава богу!

Чтобы направить чувства Мак-Уибла в иное русло, Эдуард осведомился, не слышал ли он за последнее время чего-нибудь о Гленнакуойхе.

— Ничего решительно, — ответил приказчик, — кроме того, что он все еще сидит в замке Карлейл и скоро предстанет перед судом по обвинению в преступлении, которое карается смертной казнью. Я этому молодому джентльмену зла не желаю, — сказал он, — но надеюсь, что те, кто его забрал, теперь уж его не выпустят и не дадут ему вернуться в горы и мучить нас своими поборами и всякими насильственными, несправедливыми и деспотическими действиями, притеснениями и грабежами, как самому, так и через посредство других, подстрекаемых, высылаемых и направляемых им личностей. Да и деньги-то набранные он беречь не умел… Бросил их в подол той никчемной девке в Эдинбурге… Те, что легко достались, с теми легко и расстались. Что до меня, то дай боже мне в жизнь не видеть в наших местах ни одной гайлэндской юбки, да и ни одного красного мундира, ни ружья… Разве чтобы подстрелить куропатку… Все они одним миром мазаны. А когда они вас обчистят, даже если вы и добьетесь решения, чтобы они заплатили за все грабежи, притеснения и насилия, вы с этого богаче не станете… У них и гроша нет, чтобы рассчитаться. С этого народа взятки гладки.

В таких разговорах вперемежку с делами прошло время до обеда. Мак-Уибл обещался тем временем придумать какую-нибудь комбинацию, чтобы Эдуард мог посетить Духран (где находилась в этот момент Роза), не возбуждая ничьих подозрений и не подвергая себя опасности. Дело это было нелегкое, так как лэрд был ревностным сторонником правительства.

На птичий двор Мак-Уибла была наложена контрибуция, и вскоре в небольшой столовой приказчика разнеслись ароматы супа из курицы с пореем и тушеного мяса по-шотландски. Штопор хозяина уже проник в пробку пинтовой бутылки бордоского вина (похищенной, возможно, из подвалов Тулли-Веолана), когда вид белого пони, который промчался рысью мимо окон столовой, побудил хозяина отставить ее с должными предосторожностями в сторону. Но вот входит Джок Скривер с пакетом для мистера Стэнли; печать на нем полковника Толбота; пальцы у Эдуарда дрожат, когда он ее вскрывает. Из конверта выскальзывают две официального вида бумаги, сложенные, подписанные и скрепленные печатями по всей форме. На них стремительно набрасывается приказчик, отроду питавший уважение ко всему тому, что напоминает документ. Взгляд его скользит украдкой по заголовкам, и глазам или, вернее, очкам его представляется радующий сердце текст: «Охранная грамота, данная его королевским высочеством Козмо Комину Брэдуордину, эсквайру из Брэдуордина, известному под именем барона Брэдуордина, лишенному прав за участие в недавнем мятеже». Другой документ оказывается охранной грамотой на имя Эдуарда Уэверли, эсквайра. Письмо полковника Толбота гласит следующее: