Уэверли, или шестьдесят лет назад - Вальтер Скотт

Это принц считал женской тайной; ибо, хотя письмо Розы и было написано в самых общих и осторожных выражениях и единственной причиной, побудившей написать его, выставлялись соображения человеколюбия и усердия к делу принца, однако она выражала такое сильное желание, чтобы ее вмешательство в это дело осталось неизвестным, что принц догадался о весьма глубоком характере интереса, который Роза испытывает к судьбе Уэверли. Это предположение, будучи вполне правильной посылкой, привело, однако, к ошибочному выводу. Волнение, изобразившееся на лице Уэверли, когда он подошел к Флоре и Розе на балу в Холируде, принц отнес за счет Розы и заключил, что преградой для их взаимной склонности служат взгляды барона на судьбу его наследства или какое-нибудь другое препятс! вие. Правда, молва прочила Уэверли в женихи мисс Мак-Ивор, но принц прекрасно знал, что молва бывает весьма расточительна на подобные дары, и, внимательно понаблюдав за поведением обеих девушек, пришел к убеждению, что у Флоры молодой человек успехом не пользуется, а Роза Брэдуордин его любит. Желая крепче привязать Уэверли к себе и оказать ему вместе с тем дружескую услугу, он стал убеждать барона перевести права наследования на дочь и добился его согласия. После этого Фергюс немедленно стал добиваться двойной цели: руки мисс Брэдуордин и графского титула, на что принц, как мы уже раньше видели, ответил отказом. Карл Эдуард, постоянно занятый самыми различными делами, все не находил возможности объясниться по этому поводу с Уэверли, хотя не раз собирался с ним поговорить. Но после того как Фергюс заявил свои претензии, он счел необходимым не принимать стороны ни одного из соперников, в тайной надежде, что это дело, чреватое семенами раздора, будет отложено до окончания экспедиции. Когда во время перехода в Дарби принц спросил Фергюса, почему в их отношениях с Уэверли появилась холодность, Мак-Ивор ответил, что Эдуард хочет взять назад предложение, сделанное его сестре. Тогда принц прямо объявил ему, что лично наблюдал за обращением мисс Мак-Ивор с его другом и уверен, что Фергюс заблуждается относительно истинной причины поведения Уэверли, так как он имеет все основания считать его уже помолвленным с мисс Брэдуордин. Ссора, происшедшая затем между Эдуардом и вождем Мак-Иворов, надеюсь, еще сохранилась в памяти читателя. Эти обстоятельства объясняют те части нашего повествования, которые мы, по обычаю романистов, сочли нужным ocтaвить неразгаданными, чтобы усилить любопытство читателя.

Когда Дженнет сообщила нашему герою основные факты этого рассказа, ему уже не стоило большого труда использовать эту путеводную нить, чтобы выбраться из лабиринта, в котором он до тех пор блуждал. Итак, никому другому, как Розе Брэдуордин, был он обязан жизнью, которой теперь охотно пожертвовал бы ради нее. Немного подумав, он, впрочем, пришел к убеждению, что жить для нее будет куда удобнее и приятнее. Кроме того, он располагал теперь собственным независимым состоянием, которое мог разделить с ней либо за границей, либо у себя на родине. Удовольствие породниться с таким благородным человеком, как барон, которого дядя Уэверли, сэр Эверард, столь высоко ценил, было также немаловажным соображением, если бы для доказательства целесообразности этого брака вообще нужны были какие-либо соображения. Чудачества старика, казавшиеся нелепыми и смешными в дни его благополучия, теперь, в дни его заката, лучше вязались и гармонировали с благородными чертами его характера, придавая им своеобразие, но не вызывая смеха. Поглощенный этими мечтами о будущем счастье, Эдуард направился в Малый Веолан, резиденцию мистера Дункана Мак-Уабла.

Глава 66. Теперь Купидон стал совестливым мальчиком — он возвращает отнятое.

Шекспир

Мистер Дункан Мак-Уибл, бывший комиссар по продовольствию и бывший приказчик, хотя его продолжали величать последним, ничему реальному не соответствующим званием, избежал преследований благодаря тому, что своевременно отстал от мятежников, а также благодаря незначительности своей персоны.

Эдуард застал его в конторе погруженным в бумаги и счета. Перед ним была порядочная миска овсяной каши, роговая ложка и бутылка двухпенсового пива. Он жадно пробегал глазами какое-то объемистое дело и время от времени внедрял в свой поместительный рот огромную дозу этой питательной снеди. Стоявшая неподалеку пузатая голландская бутылка водки говорила о том, что этот почтенный законовед либо пропустил уже утреннюю, либо собирается приправить свою кашу этой живительной влагой, столь способствующей пищеварению. Впрочем, справедливыми могли оказаться и оба предположения одновременно. Его ночной колпак и халат некогда были сшиты из тартана, но, проявляя в такой же мере осторожность, как и бережливость, честный приказчик перекрасил их в черный цвет, дабы их зловещая первоначальная окраска не напомнила посетителям о его несчастной экспедиции в Дарби. В довершение всего, лицо его было вымазано нюхательным табаком до самых глаз, а пальцы были все в чернилах. Когда Уэверли подошел к небольшой зеленой загородке, ограждавшей его конторку и табурет от вторжения посторонних смертных, Мак-Уибл взглянул на него в нерешительности. С одной стороны, ничто не могло быть неприятнее для приказчика, чем возобновлять знакомство с кем-либо из тех злополучных джентльменов, которые в теперешнем своем положении, вероятно, скорее нуждались в помощи, чем могли служить источником выгоды. С другой — это был все же богатый молодой англичанин… Кто знает, в каком он мог быть положении?.. К тому же он был другом барона… Как тут быть?

В то время как все эти размышления придавали лицу бедного Мак-Уибла выражение нелепой растерянности, Уэверли, пораженный забавным противоречием между сообщением, которое он собирался сделать приказчику, и его испуганным видом, не мог удержаться от смеха, насилу подавляя в себе желание воскликнуть вместе с Сифаксом note 474:

Катону лишь наперсником и быть В делах любовных.

Так как мистеру Мак-Уиблу и в голову не могло прийти, что человек, окруженный со всех сторон опасностями или подавленный нуждой, может искренне смеяться, веселое выражение лица Уэверли в значительной степени вывело его из смущения. Он даже не без радушия поздравил Эдуарда с прибытием в Малый Веолан и осведомился, что он пожелал бы получить на завтрак. Но посетитель прежде всего заявил, что имеет сообщить ему нечто с глазу на глаз, и попросил разрешения запереть дверь. Эти меры предосторожности, внушавшие мысль об опасности, не вызвали у Дункана ни малейшего восторга, но отступать было поздно.