Молодой Бояркин - Александр Гордеев

поглотили неизвестно откуда взявшиеся тучи. Неизвестно, что там происходило вверху, как

боролась янтарная луна с наплывающими темными тучами, но на лицо упали холодные и,

должно быть, такие же чистые, как лунный свет, капли. Они были тихие и напомнили ночные

слезы жены. Теперь, в тишине и одиночестве, Бояркина просто передернуло от жалости к

ней. Втянув голову в плечи, он по переулку вышел в улицу. Издали отыскал желтое окно

Осокиных. Видимо, Дуня учила билеты. Он пошел туда и сел на лавочку с другой стороны

улицы. Скоро окно погасло, но Николай продолжал сидеть. "Вот уж, казалось бы, чего проще

– встать и уйти, – подумал он. – А я сижу, как прилип. Невозможно отказаться любить, когда

любится. Когда любишь, то все силы души направлены на то, чтобы любить еще сильнее.

Это очень правильная закономерность, да только опять же не для меня. Все-то у меня не так.

Так люблю я ее все-таки или нет?"

По высоким тополям, под которыми он сидел, неожиданно пронесся бешеный порыв

ветра. Где-то на крыше загремел железный лист, и Николаю вдруг вспомнилось, как стоял он

однажды в роддомовском дворе. Сильным ветром уносило вверх бумажки и поднимало

листы картона… Оказывается, он хорошо помнил даже мельчайшие детали. Но тогда Коляшка

был еще абстрактным ребенком, еще без имени, без чуть кривоватых, ковыляющих ножек,

без сердечка, колотящегося в тесной клеточке тела, без головы-одуванчика. Теперь же, когда

Николай понимал, что такое сын, эта прошлая картина воспринялась глубже.

"Чего это я здесь сижу?" – спросил себя Николай. Он поднялся и зашагал не

оглядываясь. Непреодолимое желание увидеть Дуню, которое было только что у стога,

показалось теперь даже удивительным.

Николай пришел в общежитие и лег. Он долго прислушивался к тому, как ветер

распарывает себя на бревенчатых углах дома, как колотит по крыше, словно перекатывая там

какие-то громадные брусья. Потом в комнате зашипели часы, и прокуковала кукушка. "Ах ты,

механическая душа", – подумал про нее Бояркин, уже забывая обо всем на свете.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

Работа на кормоцехе оживлялась. В полную силу заработали монтажники и электрики.

Высокие бетонные своды весь день освещались яркими вспышками электросварки,

наполнялись шипением газовых горелок, гудением, скрежетом передвигаемого оборудования.

Простоев из-за нехватки материалов не стало, и все работали увлеченно.

Эти замечательные изменения начались с того, что генеральному директору

объединения Котельникову напомнили в обкоме, что строящийся кормоцех, срок сдачи

которого уже не за горами, имеет важное значение не только для предприятий, которым он

имеет честь руководить, но и для всей области. Область нуждается в мясе, для мяса нужен

комбикорм, а для производства комбикорма нужен кормоцех. Котельников морщился, слушая

эти банальные и, как он догадывался, намеренно банальные положения, которых он якобы не

понимает, но и сообщить ничего конкретного о делах в Плетневке не мог, потому что на него

в этом году "навесили" в разных районах области сразу пять подобных объектов. Ими

занимался заместитель, под контролем которого находился трест, конечно же, управляемый

начальником треста – тоже ответственным лицом. Но в обкоме спросили не с заместителя, не

с начальника треста, а с генерального директора. Сразу после вызова в обком разгоряченный

Котельников махнул на все свои неотложные дела и поехал в Плетневку сам.

Появление на объекте черной "Волги", из которой вылез высокий, как Петр I,

генеральный директор, никого не переполошило. Худо ли, хорошо ли, но бригада работала, и

уже поэтому чувствовала себя неуязвимо. Котельникова встретил Игорь Тарасович и провел

по объекту, высказав все, что накопилось. Проработав всю жизнь в управлении, он больше

робел перед рабочими, чем перед начальством. Через пятнадцать минут Котельников понял,

что в обкоме с ним говорили не грубо, как показалось вначале, а даже ласково и что, во

избежание куда более крупных неприятностей, нужно срочно переводить объект в разряд

первоочередных. Необходимо: 1. Обеспечение строительными материалами взять под

личный контроль. 2. Распорядиться, чтобы всем строителям и командированным с

нефтекомбината продлили сроки командировок до окончания строительства. 3.

Распорядиться о прекращении ненужных поездок в город, попытаться организовать привоз

части заработной платы (аванса) прямо на место. 4. Укрепить руководство на объекте.

Прораба Пингина от должности отстранить.

Вот после этого-то визита и началось оживление. В день приезда Котельникова на

объекте не было кирпича, но уже на следующий день вместо обычных красных кирпичей

подвезли машину огнеупорных, и пока Пингин раздумывал, что с ними делать, легковая

машина управления треста привезла для укрепления руководства начальника СРСУ Виктора

Николаевича Хромова, который, не колеблясь, приказал вложить эти кирпичи в стену. Игорь

Тарасович оторопел. Его попросту сразило то, что не по назначению были использованы

дорогие кирпичи, а еще больше то, что из-за большей ширины этих кирпичей из стены выпер

ступенчатый карниз, не предусмотренный никаким проектом.

Командированные с нефтекомбината впервые видели Хромова, которого боялись все

строители треста. Он был маленьким, как обрубок, поэтому носил остроносые туфли на

высоком каблуке и узкие брюки со стрелками. Сами строители привыкли, что он всегда

руководил из кабинета, в котором они бывали только "на ковре", и теперь приглядывались,

каков начальник "на самом деле". Хромову тоже было предписано не выезжать из Плетневки

до самого пуска объекта, и распоряжаться он взялся решительно и властно. В первый же день

его приезда все безропотно работали дольше положенного, сильно устали и после работы

поехали искупаться в Длинное озеро. В общежитие ушел лишь Игорь Тарасович. Хромов

поехал вместе со всеми, но в кабине. И когда на озере он стянул свои брючки, то под ними

оказались вполне человеческие широкие черные сатиновые трусы и белые, как молоко, ноги.

К, тому же, плавал он только "по-собачьи" и боялся глубины. Всем стало ясно, что он не

супермен и что с ним можно сработаться.

Игорь Тарасович пока еще не знал о том, что он работает в Плетневке последние дни.

Он снял, наконец, свою солдатскую телогрейку и на некоторое время активизировался,

разъясняя начальнику по чертежам детали, которых тот мог не знать. Но ни этого темпа, ни

постоянных, более выгодных, но грубых отступлений от проекта, Пингин не выдержал – в

его организме ослабли какие-то нити, он стал ходить тяжело и грузно и, продержавшись без

телогрейки три дня, простыл под ясным весенним солнцем.

* * *

Через две недели после поездки в город Бояркин получил еще одну телеграмму

"срочно выезжай". Конечно же, ничего страшного там не случилось, но надо было ехать,

иначе Наденька могла выкинуть что-нибудь интересное