Фантастика 2003. Выпуск 1 - Николай Науменко

А временами — будто он такого в этой жизни навидался, что ему теперь все нипочем.

…Ваня плюнул — громко. “Натурал”, да плюс подростковый максимализм… Пикачу мигом услала его за водой — заливать костер. Во избежание.

Он упал в речку.

Были крики и плеск. Темная вода, зеленые ломкие стебли тростников; Ваня выбирался, неумело ругаясь, — весь обвешанный какими-то водорослями… Сбежались зрители. Рогволд, по-моему, решил, что ему показывают шоу. Фиг ли ему, у него великолепная координация. Человек, который идеально в ладах с пространством.

…Какое счастье, что воду больше не носят в глиняных кувшинах. Иначе, боюсь, мы не залили бы костра.

Шипели и дымили поливаемые угли — босой, в одних трусах Ваня прыгал вокруг костра с пепсикольной пластиковой бутылкой. Незагорелый, нескладный, узкоплечий, несуразный до изумления, — плеснет и отскочит, плеснет и отскочит… Пикачу давилась смехом, зажимая рот.

Помню, как он взглянул на меня — и жалобно улыбнулся.

А я смеялась — над ним. Тоже.

…Карие глаза. Нос с горбинкой. Скулы… Почему я не помню, как Эдик был одет? Что-то темное, кажется. Темно-синее?…

Помню, как он шел — первым. У него своеобразная походка — все-таки видно, что он рукопашник или как там это называется. Очень точные движения. Скупые и точные. Чуть косолапит, чуть слишком широко расставляет ноги…

Был ветер, и гнулись травы, и раскачивались-мотались в небе верхушки берез. Над лесом белопенными горами громоздились облака. Ветер странно менял направление — широкое платье Пикачу заносило то вперед, то назад, то вбок, я видела перед собой то облепленную розовым спину, то плещущие розовые складки. Ветер трепал мои волосы — самые длинные волосы во всей нашей компании. Ветер казался одновременно теплым и холодным — в нем будто смешались разнотемпературные потоки воздуха. Как течения в воде.

Эдик слово сдержал. И на опушке, когда расступились деревья, сделал широкий жест в открывшийся простор.

Рогволд промолчал; он вообще молчаливый. Замкнутый. Пикачу моргнула. Обернулась ко мне.

— Я тоже не пойду, — сказала я.

Не знаю. То ли это Эдик на меня так подействовал… Ведь есть же на свете и любители, скажем, гулять по двускатным крышам, или исследовать заброшенные катакомбы, или кидать в костер патроны, — но я-то тут при чем? Не пойду я туда, куда мне ни за чем не нужно и куда идти, по всему видать, опасно. Ей надо — пусть она и идет.

И она пошла. Засеменила, поводя плечиками. И Ваня — за ней. Как был — в трусах.

А луг был белым от цветущей кашки. Жутковатой, между нами говоря, кашки, — если это была она, а то вовсе я не уверена в породе этого растения — высотой с хороший куст и с соцветиями размером в ладонь. Двое пробирались, раздвигая стебли, — Пикачу болезненно шипела, оберегая подол. На стриженом розовом затылке болталась алая косичка с привязанным фиолетовым помпоном.

— Би-и-ип, — сказал сзади Эдик, отстраняя меня.

Обзор я ему, что ли, загораживала… Я не могла загородить ему обзор, он на голову длиннее. Может, он все-таки хотел иметь возможность кинуться на помощь?

И я ответила какую-то соответствующую глупость — что, мол, надо не просто говорить “бип”, а показывать поворот, а то я не знаю, в какую сторону отступать… И в этот момент Пикачу закричала.

И я рванулась. Эдик подставил мне ножку и поймал в полете.

Наверно, он все-таки лучше всех нас ориентировался в ситуации. И знал, что бросаться ТУДА не глядя — все равно, что нырять за утопающим в болото. Наверно.

Там было…

(Хм. Чтоб я знала, как это описать. Там…)

Пикачу сидела на земле и голосила. Ее и видно не было в этой, с позволения сказать, траве, у ног остолбеневшего Вани, — когда мы таки подбежали, я едва не налетела на нее.

А перед ними…

Если принять пейзаж за полусферу — плоскость, накрытую куполом неба, — то внутри этой полусферы появилась еще одна. Вспучилась, как пузырь на воде. Нехилый такой пузырь — метров двадцать в диаметре. И метров десять в высоту. И в нем…

…Как спецэффект в кино. Кадр в кадре. И на границе между воздух дрожал знойным маревом. А там, внутри, тоже был луг — но другой. То есть географически, видимо, этот же самый, но…

Там ежилась осенняя жухлая трава. Стыло осеннее яркое небо. Оттуда, из сферы, “граница между мирами” не читалась — там открывались какие-то свои перспективы, там желтел и трепетал остатками листвы лес — только рос он гораздо ближе, чем “по нашу сторону”, а сам луг был меньше, и торчали какие-то незнакомые кусты… А главное, там была — собственно, сфера “сидела” как раз на ней — и уходила в тамошнюю даль железная дорога. Та самая дореволюционная одноколейка, от которой давным-давно не осталось даже насыпи, даже следов, даже памяти.

— Это прошлое! — громко зашептал Ваня. — Мы смотрим в прошлое! Как эти… что слухи ходили… про Древнюю Русь…

— Заткнись, — сказал Эдик, и я испытала благодарность.

Бывают ситуации, когда лучше молчать. Жаль, что не все это понимают.

Пикачу завозилась и захрустела травой — поднимаясь, вцепилась в мой локоть. Кто-то из парней охнул, и в тот же момент меня сзади схватили за шиворот и швырнули на землю.

ТАМ, в сфере, были люди. Двое. Оба с какими-то ящиками в руках. Взялись откуда-то из тамошних перспектив.

Между прочим, бедная маленькая Юка так и не покрыла Эдика матом — исключительно ввиду понимания, что действовал он из лучших побуждений. Но ссадину на локте я тогда заработала.

…Мы все лежали. Как потом оказалось, напрасно — они не видели нас. Ни нас, ни “границы между мирами”, ни нашего мира за этой границей. Смотрели сквозь. Мы их видели, а они нас — нет.

Трепетали на ветру застрявшие между шпалами палые листья. Деревянные шпалы — растрескавшиеся, почерневшие от сырости, в навеки въевшейся ржавой пыли… Помню ногу в кирзаче, наступившую на торчащую головку ржавого болта. По крайней мере, Древней Русью от этих двоих не пахло. Впрочем, в Древней Руси не было железных дорог.

…Шинели. С двумя рядами пуговиц, с пуговицами на воротниках. С невыцвевшими прямоугольниками на плечах — следами споротых погон. Двое одновременно грохнули ящики в траву — рядом с рельсами. Один присел над ними на корточки — замызганный, в коросте свежей и застарелой грязи край шинели лег на задники кирзачей. На плече, на месте погона виднелись даже следы швов — с торчащими нитками.

Рукой дотянуться.

— Чего это он? — растерянно спросила вставшая на четвереньки Пикачу.

Вдалеке — в ИХ далеке — раскатисто загремело. Канонада. Кажется. Не гроза же под конец осени?