Голоса выжженных земель - Андрей Гребенщиков

– Старость не радость, – он негромко прокомментировал собственный акт вандализма и не спеша покатил дальше к темному проему в цоколе здания. А подъехав к нему вплотную, включил фару. Впрочем, помогла она не сильно, луч, прорезав темноту метрах в двадцати, уперся в точно такую же темень за пределами освещенного сектора. Единственное, что смог разглядеть Никита: за провалом дорога резко уходила вниз, под довольно серьезным углом.

– Ссыкотно тебе, юнга? – Арех ткнул рукой в черный провал, ведущий неизвестно куда. Возможно, к самому центру земли. Или в ад. Ник не делал различий между этими двумя абстрактными понятиями – если не можешь себе что-то представить, то о каких различиях вообще идет речь?

– А что там?

– Если по уму, то подземный паркинг. Но тебе, вероятно, слово «паркинг» не много говорит?

– Не много, ага. Практически ничего, – юноша обрадовался простой и неунизительной возможности признать собственную неосведомленность. Надоело выслушивать от «старичья» любого возраста смешки и многозначительные вздохи. Ну, не знает он слова «паркинг», что за беда? Скоро, вероятно, восполнит досадный пробел.

– Большая площадка, на которой люди оставляли свои автомобили. Паркинги бывают… были одноуровневыми и многоуровневыми, то есть – в несколько этажей. Тип этой стоянки не помню, точнее, ведать не ведаю, сюда ни разу не заезжал, только надпись издалека видел. Если нам повезет, данное подземелье окажется одноуровневым – быстро проверим все закутки на предмет ненужного соседства и спокойно запаркуемся. В противном случае…

– Что?

Володя завозился с ненужным более ПНВ, стянул массивный прибор и несколько раз качнул головой из стороны в сторону, разминая уставшую шею.

– А хрен его знает! Проверять несколько этажей – морока страшная. Да и шансы обнаружить что-то недружелюбное возрастают в разы – прямо пропорционально количеству этажей. Честно тебе скажу, устраивать здесь маленькую войнушку мне совсем не с руки. Я жрать хочу, взголоднулось от впечатлений новых, а пиф-пифы устраивать на голодный желудок – дурной тон.

– Так что будем делать? – Никита не мог взять в толк, куда клонит компаньон.

– Не знаю! Не видишь, Чапай думу думает… – раздраженный Арех выдал очередную тарабарщину.

– Есть в «Волке» один косяк серьезный, – начал «Чапай» после паузы. – Косяк есть, а бойниц нет. В кабине, имею в виду. В кузове аж пять или шесть штук, а здесь шиш на постном масле. Вместо бойницы некий дизайнерский мегамозг удумал люк в крыше сделать… Скажи, любезный товарищ компаньон, если придется паркинг зачищать, ты откуда желаешь огонь вести – высунувшись на полкорпуса из дыры в крыше или через небольшие, хорошо защищенные бойницы в кузове?

– Бойницы. В кузове. Защищенные, – повторил Ник, выделяя каждое слово. Торчать из люка, представляя со спины идеальную мишень для любого супостата, ему категорически запретил инстинкт самосохранения.

– Тогда, стрелок Кузнецов, позывной «Кузя», дуй назад и гляди из кузовка в оба. Твоя задача – отстрел противника по бортам. И не торчи только с одной стороны, крути башней, секи обстановку. Андестенд?

– Что?

– Усек, спрашиваю?

– Усек. Разрешите выполнять, товарищ самопровозглашенный командир?

– Слова-то какие знает! «Самопровозглашенный»… а все под дурачка косишь… Только скажи, умник, ты врага как собрался отстреливать? На ощупь или на запах?

– Так фара ведь…

– Так фара ведь вперед светит, – передразнил его Володя, – а ты борта держишь!

– Ну я не…

– Зато я – да! Все за мелких додумывать надо. Бери ПНВ. Пользоваться умеешь?

Получив краткий инструктаж, Ник водрузил на голову вожделенный ПНВ, о котором он совсем недавно мечтал, а теперь побаивался непонятно-тревожной зеленой картинки, выдаваемой чудо-прибором, и отправился в кузов. После непродолжительных мучений устроился возле одной из бойниц, затем кулаком стукнул по переборке, отделяющей кузов от кабины:

– Трогай!

Машина дернулась и покатила куда-то вниз. В неизвестность. Все, что мог видеть Ник, – это стена в полуметре от него. В окне напротив – то же самое. Больше ничего. Странное, жутко неприятное ощущение, когда не знаешь, что творится спереди. Хорошо Володе, он хоть что-то наблюдает в свете фары, смотрит, как и положено человеку, прямо перед собой. Ему же досталось роль… Дерьмовая ему досталось роль, надо было соглашаться на люк, а не на консервную банку с дырками в боку.

«Волк», наконец, выбрался на ровную поверхность, и картина в бойнице немного поменялась – с одной стороны стена отдалилась от Ника, с другой полностью исчезла из виду. Еще некоторое время полюбовавшись стеной – она хоть и отдалилась, но интересней от этого не стала, – юноша перебрался к другой бойнице. Отсюда открывалось более познавательное зрелище – на глаза ему попались несколько приземистых легковых машин и пара высоких внедорожников. Вся техника, покрытая толстенным слоем пыли, казалась совершенно не пострадавшей, и уж точно не шла ни в какое сравнение с теми искореженными и изувеченными остовами, что заполнили все виденные Никитой улицы.

Обычно безжалостное время лишь укутало оставшиеся здесь машины серым саваном из пыли, но металла не коснулась коррозия, никто не покусился на хрупкие стекла, не нарушил прямую линию крыш и капотов. Внутри уснувших автомобилей никто не умирал и не истекал кровью – хозяева оставили их однажды и больше уже никогда не вернулись.

Нику стало жалко брошенных, никому не нужных машин, которым не суждено встретиться с теми, кого они напрасно ждут столько лет. Хозяева не придут, они сгорели в ядерных вспышках, умерли от лучевой болезни, превратились в прах… Умом юноша понимал, что жалости достойны именно люди, а не бездушные железные агрегаты, которых смерть пожалела и обошла стороной. Но люди давно мертвы, а их верные слуги заканчивают свой век в бесплодном ожидании… Было в этом что-то неправильное, неимоверно жестокое! Автомобили на поверхности, ставшие саркофагами для своих хозяев, умерли с ними в один день. Может, в этом заключается механическое счастье – не пережить того, кому ты служишь?

«Сиротский приют». Не дурацкий «паркинг», а последняя обитель для осиротевших механизмов…

Сквозь навязчивый гул двигателя, который в замкнутом пространстве усиливался эхом, Ник услышал посторонний шум. В царстве из металла и бетона, щедро припорошенных пылью, родился совершенно чужеродный звук, не принадлежавший этому месту! Шорох – словно что-то скользнуло по земле, коснувшись бетонной крошки, треск, похожий на трещотку. Никита закрыл глаза, транслируемая ПНВ зелень только отвлекала. Рычащий низкими оборотами мотор, сердитый и недовольный, – человек за рулем не дает ему насладиться свободой и скоростью, по венам топливной системы вяло струится солярка, но этого мало, горючее должно течь стремительной неукротимой рекой, водопадом энергии, двигатель соскучился по адреналину… По гладкому полу однообразно шуршат резиной колеса, тоже на что-то жалуются, но Нику не разобрать их речей… Еще звук, должен быть еще звук! Мотор, колеса, что еще? Шины замолчали, протестующе заскрипели тормоза, двигатель заворчал на холостых оборотах. Стукнула дверь. Володя, стой!

Ник забарабанил по перегородке. Стой! Нельзя! Чье-то осторожное присутствие – здесь, совсем рядом, вокруг…

– Юнга, чего шумишь?

Темный силуэт напротив бойницы с водительской стороны!

– Арех, в кабину! Быыыстро!!!

Торопливый топот ног, щелчок замка на двери, лязг металла, бьющего по металлу – Володя внутри, в безопасности, все нормально!

Ник превратился в слух: шорох снаружи повторился, бетонная крошка, шелест. Тишина. Шорох, хруст крошки, шелест, тиши…

Стук в переборку. Нетерпеливый, настойчивый. «Володя, твою мать, сиди в машине! Не услышит. Наверняка, злится, оглядывается по сторонам, ничего не видит, проклинает дурную молодежь… Ответить на стук? Но как Арех истолкует сигнал? Лучше молчать и ждать, пусть злится, если не дурак, то… Шелест! Рядом совсем рядом! С какой стороны?! Ник бешено вращал головой, пытаясь определить направление. Рядом, но где?! А Володя не унимается, все стучит и стучит, чертов дятел!» Никита сильно ударил по переборке. Один раз, без повторов. Пусть поломает голову, только не мешает.

Двигатель заглох, напористый бас дизеля прервался в один миг. Молодец, дядя Володя! Слушай, что вокруг творится.

Тишина. Абсолютная. Все звуки умерли, даже сердце перестало колотиться в груди. Тишина.

Минуты сменяются минутами, но тот, кто притаился рядом, ничем не выдает своего присутствия. Он – охотник – выжидает, он у себя в логове, и ему некуда торопиться. Ник буквально кожей чувствовал, как вскипает не терпящий бездействия Арех, его терпение на исходе.