Дети Дюны - Фрэнк Герберт

— Ты не доверяешь мне, милорд? — тихо проговорил Стилгар.

— Доверяю полностью, иначе бы не послал к тебе Гурни. Он начнет вербовку новых сил, которые нам скоро понадобятся. Я принимаю твою присягу верности, Стилгар. Ты можешь идти.

Стилгар низко поклонился, задом спустился со ступеней, повернулся и вышел из залы. Остальные наибы шаг в шаг потянулись за ним, в соответствии с принципом Свободных, что «последние будут первыми». Но некоторые из вопросов уходящих доносились до трона.

— О чем вы там говорили, Стил? Что это значит, эти слова на воде Муад Диба?

Лито обратился к Фарадину:

— Ты ничего не упустил, Писец?

— Нет, милорд.

— Моя бабушка говорит, что хорошо тебя подготовила по мнемонике Бене Джессерит. Это славно. Мне не хочется, чтобы ты строчил рядом со мной.

— Как прикажешь, милорд.

— Иди сюда, встань передо мной, — сказал Лито.

Фарадин повиновался, более чем когда-либо благодарный Джессике за науку. Когда принимаешь тот факт, что Лито больше не человек, не может больше мыслить по-человечески — курс Золотой Тропы становится еще более пугающим.

Лито посмотрел на Фарадина. Стражи находились далеко, вне пределов досягаемости слуха. В Великой Зале оставались лишь советники Внутреннего Присутствия, но их заискивающие группки были далеко от первой ступени. Ганима подошла поближе и положила руку на спинку трона.

— Ты все еще не согласен отдать мне своих сардукаров, — сказал Лито. — Но ты согласишься.

— Я должен тебе многое, но не это, — сказал Фарадин.

— Ты думаешь, они не сойдутся с моими Свободными?

— Сойдутся не хуже этих новых друзей, Стилгара и Тайканика.

— И все же ты отказываешься?

— Я жду твоего предложения.

— Я должен делать мое предложение, только зная, что ты никогда не предашь его огласке. Молюсь, чтобы моя бабушка хорошо выполнила свою работу, чтобы ты был подготовлен к пониманию.

— Что я должен понять?

— В любой цивилизации всегда есть преобладающий культ, — сказал Лито. — Он устанавливает себя преградой для перемен, и это всегда оставляет будущие поколения неподготовленными к предательству от мироздания. Все культы одинаковы в деле возведения преград — религиозный, героя-вождя, мессии, науки и технологии, самой природы. Мы живем в Империи, в которой оформился такой культ, и теперь Империя разваливается, потому что большинство людей не отличают культ от мироздания. Видишь ли, культ — он как демоническая одержимость, он завладевает сознанием, заставляя все видеть лишь его глазами.

— Узнаю мудрость твоей бабушки в этих словах, — сказал Фарадин.

— Хорошо и славно, кузен. Она спросила меня, не Богомерзость ли я. Я ответил, что нет. Это стало моим первым предательством. Видишь ли, Ганима это избегла, но я — нет. Я был вынужден уравновешивать внутренние жизни под давлением чрезмерных доз меланжа. Уравновешивая, я избег зловольнейших и выбрал того доминирующего помощника, которого подсунул мне мой отец-память. На самом деле я ни отец, ни этот помощник. Но, опять же, я не Лито Второй.

— Объясни.

— В тебе есть восхитительная прямота, — сказал Лито. — А я сообщество, в котором доминирует один, древний и исключительно могучий. Он основал династию, продержавшуюся три тысячи лет. Звали его Харум, и, пока его род не закатился на слабом и суеверном от природы потомке, жизнь его подданных текла в возвышенном ритме. Они бессознательно двигались вместе со сменами времен года. Личности, которых они воспитывали, склонны были к кратколетию и суевериям, ими легко было править богу-царю. Если брать в целом, это был могучий народ. Выживаемость как рода стала для них развившейся особенностью их жизни.

— Мне это не нравится, по твоему описанию, — сказал Фарадин.

— На самом деле, не нравится и мне, — сказал Лито. — Но это — тот мир, который я создам.

— Почему?

— Есть урок, преподанный Дюной. Мы относились к присутствию смерти как к доминирующему среди живущих здесь призраку. Благодаря этому призраку мертвые изменили живых. Люди такого общества погрязают в собственном желудке. Но, когда придет время противоположному, они воспрянут, они станут величавы и прекрасны.

— Это не ответ на мой вопрос, — возразил Фарадин.

— Ты не доверяешь мне, кузен.

— Так же, как твоя бабушка.

— Имея на то действительные причины, — сказал Лито. — Но она уступит, потому что должна. Все Бене Джессерит в конечном итоге прагматики. Я, ведь знаешь, разделяю их взгляд на наш мир. Ты — мечен этим миром. Ты сохраняешь склад характера правителя, и, отсюда, все человеческие свойства каталогизированы тобой с той точки зрения, какие из них тебе, как правителю, представляют угрозу, а какие — ценность.

— Я согласился стать твоим писцом.

— Это развлекает тебя и льстит твоему истинному дарованию, дарованию историка. У тебя определенный дар читать настоящее через прошлое. В нескольких случаях ты меня предвосхитил.

— Мне не нравятся твои завуалированные намеки, — сказал Фарадин.

— Хорошо. От бесконечного честолюбия ты опустился до нынешнего состоянии. Разве моя бабушка не остерегала тебя от бесконечности? Она привлекает нас подобно прожектору в ночи, и, ослепленными, ввергает в крайности, которыми она может поранить конечное.

— Афоризмы Бене Джессерит! — возразил Фарадин.

— Мои намного точнее, — сказал Лито. — Бене Джессерит верили, будто могут предсказывать направление эволюции. Но они проглядели изменения самих себя в процессе этой эволюции. Они воображали, будто могут оставаться на месте, в то время, как их программа развития эволюционировала бы. У меня нет подобной рефлекторной слепоты. Погляди на меня внимательно, Фарадин, я больше не человек.

— Так уверяет меня твоя сестра, — Фарадин заколебался. Богомерзость?

— Возможно, если брать определения Сестер. Харум жесток и автократичен. Я — соучастник его жестокости. Хорошенько запомни: во мне жестокость крестьянина, и мир человеческий — мое угодье. Некогда Свободные держали ручных орлов, а у меня будет прирученный Фарадин.

Лицо Фарадина помрачнело:

— Остерегайся моих когтей, кузен. Я хорошо понимаю, что со временем мои сардукары падут перед твоими Свободными. Но мы вас крепко пораним, а шакалы всегда стерегут, чтобы накинуться на слабого.

— Я хорошо буду с тобой обращаться, обещаю, — Лито наклонился вперед. — Разве я не сказал, что я больше не человек? Поверь мне, кузен. Не выйдет детей от моих чресел, поскольку у меня нет больше чресел. А это понуждает меня ко второму предательству.

Фарадин ждал, увидя, наконец, в какую сторону клонит Лито.

— Я пойду наперекор всем заповедям Свободных, — сказал Лито. — И они примут это, потому что больше им делать будет нечего. Я держал тебя здесь под приманкой обручения, но не будет обручения между тобой и Ганимой. Моя сестра выйдет замуж за меня!