Дисфункция реальности: Угроза - Питер Гамильтон

Трое одержимых объединили энергетические потенциалы в попытке вырвать сумасшедшего узурпатора из захваченного им тела и вытеснить его душу в потусторонний мир. Однако Декстер лишь громко расхохотался. Бушевавшая в помещении свирепая гроза не затрагивала его. Слепящие разряды молний опаляли пол, стены и потолок, но окружавшая Квинна светящаяся фиолетовая дымка оказалась для них непроницаемой преградой.

Наконец рев энергетических разрядов смолк. Молнии втянулись в трещины и щели, оставив обугленную мебель, закопченные стены, маленькие язычки пламени, жадно лизавшие изорванные шторы, и обессиленные людские тела.

Квинн жаждал справедливости.

По его велению в телах трех недавних противников начались клеточные метаморфозы, направленные против их обладателей. Под его невозмутимым взором униженные и устрашенные души бежали в потусторонний мир, неся остающимся в запредельности весть о новой, нечаянной и страшной угрозе. Потом измученную плоть покинули и другие плененные души.

Тело Гранта Кавана содрогалось у ног Квинна, а овладевшая им душа взирала на него с трепетом. Между тем восстановление тела шло быстро: переломы сращивались, а многие раны уже затянулись нежной розовой кожей.

— Как тебя зовут? — спросил Квинн.

— Лука. Лука Комар.

— Ты видел, что я сделал с ними, Лука?

— Да, господин. Да.

Лука склонил только что обретенную голову, и к его горлу поднялась желчь.

— Понимаешь, они были слабаками. Жалкими, никчемными слабаками. Никто из них по-настоящему не верил в себя. Не то что я.

Квинн сделал глубокий вздох, чуть смиряя захлестывающий его восторг и преображая собственные эмоции в струящееся одеяние священника. Одеяние полночно-черного цвета.

— А ты, Лука, имеешь веру в себя?

— Да, конечно. Имею. Правда, имею.

— Хочешь, чтобы я рассказал тебе о змее? Чтобы показал тебе твое собственное сердце и освободил тебя?

— Само собой. Хочу. Еще как хочу.

— Вот и хорошо. Полагаю, что моя миссия заключается в том, чтобы творить чудеса и являть знамения. Ныне умершие восстали, дабы сразиться живыми, и грядет час пришествия Несущего Свет. Я благословен, Лука, воистину благослаовен Его силой. Моя вера в Него вернула меня обратно, меня, единственного из миллионов плененных. Я тот, кого Брат Господень избрал своим мессией.

На месте впадения притока в Джулифф ширина реки достигала ста тридцати метров. По обоим берегам то и дело попадались укрытые под куполами белого света идиллические мирные поселения. Шас Паске уже перестал удивляться этой немыслимой, невозможной безмятежности. За время неспешного плавания он увидел восемь или девять подобных населенных пунктов. Совершенно одинаковых. Таких, каких здесь просто не могло быть.

Орудуя веслами, он удерживал лодку на середине реки, проталкивая ее сквозь плотный покров перепутавшихся длинными подводными стеблями снежных лилий. В настоящий момент он находился в узком канале красного свечения, пролегавшем как раз между двумя островками естественного света, и ему приходилось пригибаться.

Организм его находился в более чем плачевном состоянии. Необходимость постоянного обеззараживания крови истощила канонические медицинские пакеты настолько, что теперь их возможности ограничивались недопущением повторного кровоизлияния. Правда, нейронаноника еще обеспечивала обезболивание, но этого, похоже, было уже недостаточно. Холодок бессилия распространялся от поврежденной ноги по всему телу. Мускулы одрябли, старческая слабость превращала каждое движение в мучительное испытание. Только за последние несколько часов все его тело сотрясали спазмы, и нейронаноника, похоже, не могла ни предотвратить их, ни прекратить. Ему оставалось лишь лежать на дне лодки, вперив взгляд в пульсирующее красное облако, и ждать, когда же пройдут постыдные спазматические судороги.

Иногда Шасу казалось, будто он видит со стороны крохотную человеческую фигурку, скорчившуюся в уносимом вдаль по жаркой и влажной белой ленте уходящей в никуда реки ялике. По берегам не было ничего — ни селений, ни деревьев, да и самих берегов тоже не было. Оставались лишь безбрежное, болезненно-красное небо, змеившаяся по нему на ветру лента снежного шелка да мерцавшая в невероятной дали, манящая, но почти неразличимая точка звездного света. Порой где-то на грани слышимости раздавались голоса. Различить слова не удавалось, однако он был уверен, что речь идет о нем, и улавливал презрительный, насмешливый тон.

Все это не было простым сном.

Мягко покачиваясь в лодке, Шас вспоминал свои прошлые задания, старых товарищей, былые сражения, победы и поражения. В половине случаев он так и не понял, против кого, на чьей стороне и за какое дело сражался. Правое или неправое? Да и откуда ему было знать, кто прав, кто не прав. Он всего лишь наемник, платный пособник насилия, разрушения и смерти. Он дрался за тех, кто больше платил, — за корпорации, за плутократов, иногда за правительства. Его жизнь не знала разницы между правотой и неправотой, и он привык не забивать себе голову подобным вздором.

Так или иначе река, белая извилистая струя, пересекающая красное небо, уносила его все дальше и дальше. Это путешествие каким-то образом вобрало в себя всю жизнь, от начала и до конца. Он знал, откуда пришел, и мог видеть, куда направляется. Место отправки и пункт назначения.

А вот сойти с лодки возможности не имелось. Разве что прыгнуть за борт и утонуть в огромном коварном небе.

Но поскольку такой конец все равно был неизбежен, торопиться не имело смысла.

Впрочем, прежняя решимость еще не покинула его окончательно, но теперь она слишком часто мешалась с нарастающей обеспокоенностью своим физическим состоянием и даже с жалостью к себе. Отчасти Шас даже радовался тому, что неуклонно приближался к горестному концу. Призывно мерцающая звезда становилась все ближе.

Нет, это не могло быть простым сном.

Когда две обрамлявшие устье притока одинаковые деревушки остались позади, Шас встрепенулся, и лодка опасно покачнулась. Его вынесло на простор самого Джулиффа, реки столь широкой, что ее можно было принять за море. Безбрежное море, покрытое плотным одеялом прибитых течением одна к другой снежных лилий. Представляя собой идеальный отражатель карминного света облака, эта поверхность наполняла воздух красным туманом, в котором, казалось, тонул весь мир.

Подхваченная проталкивающим ею сквозь покрывающие поверхность реки цветы течением не слишком прочная лодка закрипела и накренилась так, что Шасу пришлось ухватиться за планшир. Даже чудовищная масса растений — могло показаться, будто ялик не плывет по воде, а скользит по ковру из отчасти подгнивших лепестков — не могла ослабить мощного течения. По мере удаления от южного берега с его почти непрерывной цепью городков и селений скорость плавания быстро и неуклонно возрастала.

Когда лодку перестало трясти и стало ясно, что она не перевернется, Шас ослабил хватку и снова свалился на дно. Он задыхался: попытка приподняться стоила ему огромных усилий. Нависавшее прямо над ним облако вспучилось гигантским ярко-мандариновым циклоном. Взор различал набухшие волны светящегося тумана, слой за слоем втягивавшиеся в чудовищную, не меньше двадцати километров в диаметре воронку и по спирали поднимавшиеся вверх, к неразличимой из-за расстояния вершине этого центростремительного водоворота. Потом Шас уразумел, что мандариновый оттенок придает небосводу льющийся из невидимой вершины исполинского конуса сияющий свет. Свет, озарявший своим небесным великолепием раскинувшийся внизу город Даррингем.

Выплывая через люк в полу на мостик «Леди Макбет», Гаура старался не делать резких движений. Шею было не повернуть, рук не поднять, да и вообще всякое шевеление отдавалось болью чуть ли не во всем теле. То, что при последнем резком торможении он отделался ушибами и не получил ни одного перелома, казалось чудом. Даже когда звездные корабли на его глазах атаковали станцию, Гаура не чувствовал себя таким беспомощным, как в те мгновения, когда чудовищная тяжесть распластала его по переборке, в глазах потемнело, а ребра затрещали от напряжения. Перегрузка не позволяла даже дышать, не говоря уж о том, чтобы издать стон. Эденнсты сумели совладать с навалившейся болью, противопоставив ей силу объединившихся сознаний, однако когда все кончилось, он был далеко не единственным, кому пришлось вытирать слезы. Этра, увлекаемый гравитационным смещением, последовал за ними в кольцо, и он, уже во второй раз в течение часа, решил, что настал конец. Однако выхлопные газы корабля адамистов уничтожили часть астероидов кольца, устранив угрозу столкновения, а капитан — второй раз за час! — сумел идеально совместить скорости и поместить корабль на круговую орбиту в самой толще кольца. Рой пустившихся в погоню и отставших от них лишь на секунду боевых ос и механизмов сопровождения столкнулся со стремительным потоком больших и малых скальных обломков. Кинетический удар обратил преследователей в брызги пламени. Проникнуть более чем на сто метров ниже поверхности не удалось никому.