Избранное - Илья Вергасов

Я волнуюсь и проклинаю Касима, перекрахмалившего подворотничок, - обручем стянута шея.

Секундная стрелка еще раз обернулась вокруг своей оси.

- Едут! - крик издалека.

Мгновенно одернув китель, шагнул к колоннам:

- Равняйсь!

«Виллис» остановился под ближайшим деревом. Из машины вышли командующий и член Военного совета.

- Смир-рно! Товарищи офицеры!

Ступнями ощущая такты встречного марша, глядя прямо на генерал-полковника, замечая на его морщинистом лице мельчайшие складки, даже седой волосок на кадыке, иду навстречу, В трех шагах замираю:

- Товарищ генерал-полковник! Выпуск младшего командного состава армейского запасного стрелкового полка в составе тысячи сержантов по вашему приказу на смотр выстроен! Командир полка подполковник Тимаков!

Лицо генерала хмурилось. Он сухо поздоровался с командованием полка и шагнул к колоннам.

От шеренги к шеренге, от сержанта к сержанту, чуть ли не каждого - с головы до ног. И ни слова. Лишь бросил:

- Ишь ты, в яловичных сапогах, черти!

Солнце бьет под лопатки, подворотничок до удушья стянул шею, объятое тревогой и усталостью тело отяжелело, а конца молчаливому смотру не видно, как и генеральской силе, которая будто и не расходовалась: гартновские глаза зорки, шаг твердый, фигура - как несгибающийся ствол сосны.

Потеет генерал Бочкарев; мой Рыбаков ни жив ни мертв.

Обойдена левофланговая колонна. Командующий кашлянул в кулак, отошел в сторону.

- Что умеют?

• - Что положено по программе ускоренного курса!

Бочкарев, потирая рукой усталое лицо, спрашивает у меня:

- Далеко учебное поле?

- Ты, Леонид Прокофьевич, обожди. - Худое лицо генерала разглаживается, молодеет. - Поют, подполковник?

- Поют, товарищ генерал.

- Строевую обожаю, но настоящую, чтобы… Взводом споешь?

- Споем.

- И ротой?

- И ротой.

- А может, батальоном грянешь?

- И батальоном!

Я уже перехватываю через край. Триста солдат и чтобы голос в голос - так не пели. Что ж, коль нырнул в глубоком месте, не тонуть же. Отсек от строя три первые колонны, шепнул капитану Чернову:

- Выстройте в единый строй, в шеренгу по восемь. Интервалы плотнее обычного. Ясно?

- Яснее быть не может. - Чернов поднял на меня спокойные умные глаза.

Слышу голосистые команды. Только бы не заколготились, не сшибались друг с другом - чуть не молюсь. Впрочем, чего уж теперь терзаться!…

- Сержант Баженов и ротные запевалы - в середину строя! - командует Чернов. - Р-равняйсь!… Смир-рно! На месте шагом арш! Выше ногу, еще выше!… Аз-два! Аз-два! Запевай!

Голос сержанта Баженова врезался в знойную застылость дня и сразу же взлетел выше деревьев:

За морями, за горами

Гэ… э- эй! В дальней стороне

Трубы песню заиграли,

Песню о войне.

Молодец!

И триста сержантов одним хватом:

Трубы песню заиграли,

Песню о войне…

И уже не душил подворотничок, уже и дышалось привольно. Я не удержался и крикнул во весь голос:

- Слушай мою команду! Правое плечо вперед, шагом арш! Пр-рямо! Запевай!

Баженов повел, а подголоски подхватили главную песню времени:

Пусть ярость благородная

Вскипает, как волна!

Идет война народная,

Священная война…

Сержантские лица посуровели, мощный голос батальона клокотал неукротимой жесткой силой.

Колонны, провожаемые генеральскими глазами, с песнями уходили к полевым кухням. За леском скрылась последняя, а генералы молча стояли на том же месте. Потом командующий отошел в сторону, остановился под раскидистым кленом, сорвал с дерева небольшую ветку и слегка похлопал себя по голенищу. Глаза смотрели на запад, где едва дышал на месяцы застывший фронт.

О чем думал генерал?

Может, о том, что ждет армию, значит и всех нас, в ближайшее время? О судьбе ребят, которые так широко раскрывали души на этом смотровом марше?

Бочкарев тронул меня за плечо:

- У него, Николая Александровича, свой подход. Есть строй и песня - есть солдат! Побаивался я за тебя, севастополец. Хотел отвести на привычное - стрельбу, перебежку…

Командующий подошел к нам:

- Солдат кормишь так, как они того заслуживают?

- Хозяйственники стараются, товарищ генерал.

- Хвастунов не люблю. Солдат начинается с песни, а полк с котла.

У полевых кухонь жарко, кашевары в белых колпаках. Тут же Вишняковский, затянутый на все ремни.

Командующий остановился, потянул носом:

- Аромат, Леонид Прокофьевич, а?

- Поедим - поглядим, - улыбнулся член Военного совета.

Сержанты сидят друг против друга, уминают из котелков украинский борщ. Немало их, ждущих очереди у кухонь.

- Как хлеб насущный? - громко спросил Гартнов.

- В достатке, товарищ генерал.

Хлопотливо подскакивает Вишняковский, застывает, держа руку у козырька. Он долго не может выговорить ни слова, выручает Бочкарев:

- На пробу приглашаешь?

- Так точно!

Командующий с лукавинкой в глазах:

- Не проведешь. Твой комполка хвастун, и ты туда же, а?

Генерал зыркнул на очередь и пристроился в ее конце. Впереди - сержант Баженов. Генерал сразу же спросил:

- Ты запевал?

- Запевал, товарищ генерал.

- Откуда такой взялся?

- Полтавский.

- Богатый край, щедрый и на людей и на хлеб.

Баженов протянул котелок - его очередь.

- Прими в напарники, а? - неожиданно напросился Гартнов.

- С удовольствием, товарищ командующий!

Пятидесятилетний генерал и двадцатилетний сержант, раскинув ноги, сидели глаза в глаза, дружно работая ложками.

- _ Черти!… Я-то, старый вояка, поедываю неживую заморскую колбасу. Подполковник, возьми на довольствие!

- Продаттестат - и милости просим!

- Вот какой ты! Но обожди, с тобой разговор особый. А за хлеб и соль низкий всем поклон.

Два генерала и я уселись в холодке. Командующий распахнул китель, в зубах у Бочкарева соломинка, он ее перебрасывает то в одну сторону, то в другую.

Генералы переглянулись. Командующий застегнул китель на две пуговицы, насупившись посмотрел на меня. Я хотел подняться, но он приказал:

- Сиди!… Из каких запасов свежее мясо?

- Все законно, товарищ генерал.

Командующий погрозил пальцем:

- Я тебе покажу «законно»! Армия на консервах, сухарях, а у него райская жизнь, скажите пожалуйста! Докладывай, откуда твое богатство?

Рассказ мой уместился в ладошку: подбираем дохлых лошадей, варим мыло, мыло меняем на продукты.

- Колхозы раскулачиваешь? - настаивает Бочкарев.

- Обмениваемся с частным сектором…

- «Сектором», слово-то какое выколупал! Нет частного - война! Партизанская самозаготовка, и даже без спроса. И вообще… Самогон гнали? Сам комполка побывал на поминках…

Меня глушили, как рыбу гранатами, вот-вот всплыву наверх.

Бочкарев:

- На солдатах яловичные сапоги!

Гартнов:

- Вытурил из полка опытного начальника штаба… Не полк, а боярская вотчина!

Бочкарев:

- Не признает политсостав, всему сам голова!

Обида душила.

- Помалкиваешь? Как, Леонид Прокофьевич, будем на полку оставлять?

- Прикинем, подумаем…

Генералы снова переглянулись, поднялись. Идут к машине, я рядом, земля из-под ног куда-то уплывает. Неужели наветы Сапрыгина сильнее того, что видели генеральские глаза, слышали уши? Это же несправедливо…

- Не согласен, никак не согласен!

- С чем? - Командующий уставился на меня.

- С вашей оценкой жизни части. Хоть в военный трибунал - не согласен!

Командующий хлопнул меня по плечу, улыбнулся:

- А теперь скажи по секрету: откуда на сержантах яловичные сапоги?

- Полковника Роненсона упросил…

- Гм… Как это тебе удается? - Посмеиваясь, генералы уселись в машину, она рванула с места…

Я устал. Ах как я устал!…

* * *

Полк спит. На горизонте - малиновый солнечный диск: быть, наверное, ветру. На акации верещит одна-одинешенька кургузая птичка. Свистнул - улетела. Пошел по лесной поляне. Призывное ржание, остановило. Нарзан, вытянув шею, скосил на меня глаза.

- Здоров, дружище.

Он фыркнул, бархатистые губы умостились в моей раскрытой ладони.

- Подсластиться хочешь? У меня, брат, одна горечь. Мне нужна шагистика да дыры в черных мишенях… А ты как думаешь? Головой мотаешь, жалуешься, что и тебя замордовал. Вон как бока твои подзапали. Что ржешь?… Покажи-ка зубы… О, ты стар, как и твой поводырь Клименко. По твоим лошадиным годам - полная отставка. Вот погоди, дружище, перемахнем границу, я и тебя и Клименко на гражданку. Топайте себе в мирную жизнь, в колхоз. Еще поработаете. Верно ведь?… За вами и я подамся… Только куда? Есть в одном городе домишко на окраине, а ключей вот мне не оставили. И бог знает где сейчас хозяйка…