Фрирен – И даже умереть не успеть. Том 1 - Tired God

скрип снега под сапогами часового или мельтешение аур по всему лагерю. Лира, к этому времени оставившая меня на несколько шагов позади в боевой магии, — ибо я всё это время не имел желания отрываться от полноценной реки знаний по алхимии, теперь значилась в моём отряде. Вернее, в той сводной группе, что должна была выдвинуться на зимние разведывательные манёвры, когда морозы ослабнут.

Я не был слепцом — ловил её взгляды, задержавшиеся на секунду дольше положенного, замечал, как её пальцы медленнее обычного скользили по пряжке поясного ремня, когда она знала, что я смотрю в её сторону.

Так вот, есть такое чувство, когда очередная вечерняя встреча в уединении перед условно-боевым выходом превращается в то, что ты раздеваешь девушку — оно по-своему уникальное. Ожидание, смешанное с удивлением, когда пальцы натыкаются не на грубые полевые швы, а на нечто… иное.

И сразу становиться ясно, почему она попросила из привычной мастерской перейти в личную комнату.

Потом, когда видишь то, что скрыто за верхней одеждой, понимаешь: это не порыв, вдохновлённый эмоциями. Это тщательный расчёт. Или, может, решение, принятое «на всякий случай» — но точно не случайное.

Это был не практичный стёганый дублет, как требовали условия, а тщательно подобранный корсет — с тонкими, упругими пластинами, обтянутыми мягкой кожей. Не армейская экипировка, не то, что выдают по списку — это было личное. Притянутое к телу не ремнями, а шелковыми лентами, гладкими и податливыми, как если бы они сами ждали, чтобы их развязали.

И сорочка — тоже не та, что выдают на складе. Не грубая холщовая ткань, не укреплённые швы. Лён, тонкий, как дыхание, выбеленный до мягкого молочного оттенка, с вышивкой по вороту. Не утилитарной, не защитной — просто красивой.

Даже чулки под плотными штанами — не грубые шерстяные обмотки, как носят на посту, а плотный тканый трикотаж, серовато-синий, мягкий на ощупь, тянущийся — явно дорогой, возможно, купленный у караванщиков, когда они ещё заходили в тыловые гарнизоны. Держались они на тугих, обмотанных выше колена подвязках, тоже не армейских — узкие, с тонкой застёжкой, без лишнего блеска металла.

Я не спрашивал — ни зачем, ни почему. Она тоже ничего не говорила. Был лишь взгляд, которым она смотрела, пока мои руки скользили всё ниже.

В таких моментах слова лишь мешают.

Она не остановила меня — но и не торопила. Просто разрешала.

А потом — лёгкое движение плеч, выдох, тень улыбки в полумраке комнаты без окон — и она сделала шаг навстречу. Не как боевая магичка, не как коллега или спутница по отряду. Просто как человек. Как девушка.

Что было дальше — останется между нами.

Но когда наутро мы молча собирали снаряжение, и я, и она как-то естественно, без договорённостей, делали вид, будто ничего не произошло. Не перед важным выходом — потом может и да. До похода — нет.

* Лиора Мурест — первое имя «Лиора» в переводе с древнееврейского означает «мой свет» или просто «свет», что «символизирует ясность ума и вдохновение». А фамилия «Мурест» выведена из латинского слова murus — «стена», «укреплённость».

* Эмиль — от «aemulus», что можно перевести как «соперничающий», «усердный», «трудолюбивый».

Пи. Си.

Глава 30к знаков, товарищи. Говорил же. И да, начинаем пинать сюжет во избегание застоев.

Артов ещё, да:

Глава 32

Первый выход

«В войне ты либо умираешь, либо закаляешься, либо ломаешься, либо адаптируешься» — сказал нам как-то Зигвольт.

У меня было два выхода: закалиться или адаптироваться. До этого момента я просто адаптировался к окружению — обустраивал свою жизнь в прифронтовых лагерях, ни разу не вступив в полноценный бой. Сейчас же, в морозных предгорьях, приходилось закаляться.

— Холод даёт вам шанс сковать вашу волю с нуля, подобно тому, как кузнец куёт свои шедевры в раскалённой печи, — с искренним энтузиазмом подбадривал нас глава отряда, пока мы пытались отогреться при едва начатом костре при входе в горную пещеру, — Вспомните наш девиз!

«Калёные в хладе» — вот какой девиз закрепили за новым родом войск.

Командир нашей шестёрки был воином. То есть обладал внутренней энергией, но не давал клятвы верности конкретно королевству. Коренной северянин, ниже всех в отряде, не может похвастаться какой-либо мускулатурой, но абсолютно не дающий шансов нам пятерым вместе взятым, когда дело касалось разведки.

С самого начала войны он бегал с малым отрядом на нашем фронте и вражеском тылу, обеспечивая штаб критически важной информацией.

Вот только таких вот уникумов в Корпусах было невероятно мало — я бы не смог припомнить и десяти имён, которых Хёгни упоминал как специалистов. Именно потому дворец решил спустить приказ о подготовке таких на местах дислокации, пока зима ограничивала возможные манёвры, заперев корпуса в своих лагерях.

Я же попал в этот переплёт из-за короткого «исключительно талантлив в сокрытии ауры» в личном деле — это мне раскрыл Зигвольт, когда я в очередной раз зашёл к нему с вопросом о возможном снятии с меня номера в отряде. Но нет — бюрократически говоря, человек, назначенный учить какую-то группу определённому навыку (в данном случае сокрытию ауры), является членом этой группы.

Конечно, в полноценную разведку, так-то тылового специалиста, алхимика, не раз доказавшего свою эффективность, — дураков нет. Но вот на такие практики мне идти предписали, покуда уточнение насчёт меня не вернётся из главного штаба — запрос на прояснение момента уже послали.

Впрочем, Зигвольт прямо заявил, что Генерал-Маг, будь всё в его воле, вообще всех в лагере подписал под усиленные тренировки — да только Наблюдатель Королевства не давал. Мол, подрывать и так страдающую от погодных условий мораль личного состава не стоит.

Вот только малых элитных и квази-элитных групп это не касалось.

Хёгни верил в погружение — если хочешь научить человека быть невидимым, покажи ему, что значит быть замеченным.

Первой — самой мучительной для остальных — задачей было научиться «гасить» себя, своё присутствие в мире. В идеале полностью, но этого добился пока лишь я. Но хотя бы довести уровень подготовки до того, чтобы нас не учуяли обычные демоны, мне приказали. Сроков не было — под ответственность Зигвольта, который сам сказал, что верит в мою исполнительность.