Слепец - Игорь Борисенко

На второй неделе пути отряд подошел к новому длинному хребту, который рассекала глубокая трещина. По дну бежал бурный поток, сковать который льдом было не под силу самому лютому морозу. По берегам его валялись камни, росли чахлые, кривые сосны и редкие кусты колючего шиповника. Стены ущелья покрывали выступы, расположенные на разной высоте, и на самых высоких стояли маленькие группки мрачных кедров с толстыми, узловатыми ветвями. Неугомонный Гевел на первом же привале совершил рискованное восхождение на одну из таких ступеней и сбросил вниз множество прекрасных, смолистых поленьев для костра… Дно ущелья вскоре стало заметно опускаться, загибаясь при этом к западу, а стены резко разошлись по сторонам. Отряд медленно двигался по левому берегу шумной речушки, постепенно погружаясь в густой хвойный лес. Незаметно ущелье превратилось в долину, которую окружали пологие склоны, так же заросшие лесом. Впереди больше не было гор. Совсем рядом, внизу лежала равнина, до сих пор укрытая плотным снежным покровом. В синеватой туманной дымке у горизонта вставала гряда холмов, огромных сплющенных конусов… От них, даже на таком огромном расстоянии, веяло холодом: туда весна тоже не торопилась.

Да, так оно и было. Судя по тому, сколько прошло дней с тех пор, как отряд покинул Северное Гнездо, весна уже наступила. Однако здесь, в этом суровом северном краю она не баловала людей теплыми солнечными лучами и звонкими ручьями. Наоборот, горная река, вдоль которой путешественники двигались несколько дней, постепенно раздалась вширь, успокоилась и спряталась под ледяным панцирем.

Через две недели после того, как они вошли в ущелье, можно было считать, что горы преодолены. Удивительно, но ни одна из их лошадей до сих пор не пала, даже те, что ушибли ноги при спуске по террасам на той стороне Реки! Видно, почуяв, что дорога становится легче, лошади даже повеселели и иногда жеребец Слепца позволял себе заигрывать с кобылой Морина…

По мере того, как маленький отряд преодолевал горы, Слепец побеждал сам себя. Новорожденные пальцы пока вели себя не намного лучше крючьев: они с трудом разгибались, не могли удержать ложку или почувствовать кончиками шероховатость древесного ствола. День за днем Слепец упорно тренировал вновь выращенные члены, возвращая жизнь в их чахлую плоть. И они начинали повиноваться.

Кроме того, в один прекрасный день Слепец совершил еще одно превращение. Он изменил глаза, сделав хрустальные шары обычными человеческими глазными яблоками. Правда, в отличие от пальцев, он не мог оценить, насколько хорошо это у него получилось. Призвав Морина, как всегда, вечером, на привале, Слепец стал выпытывать у него, как выглядит теперь его лицо. Приставала, как обычно в последнее время, был мрачен и немногословен.

– Лицо как лицо. Худое, черное, злобное - чисто разбойник лесной. Я бы тебя испугался - да сам такой, если не чище.

– А глаза? Они изменились? - Слепец осторожно скользнул взглядом справа налево. Раньше он ни за что не мог устремить взор в сторону, если не поворачивал всей головы.

– Хм… Да с виду вроде как всегда. Не, шевелятся! Точно, шевелятся. Не знаю, что уж лучше - когда они неподвижные были, или так…

– А цвет? Какой у них цвет?

– В темноте разве ж разберешь? Вроде бы они как были у тебя прозрачные, будто в глазницы воды налили, так такими и остались. Я ведь все равно не знаю, какими они раньше были!!

– Карие, - тихо произнес Слепец. Кажется, вернуть себе прежний цвет радужин он не в силах, но стоит ли об этом печалиться? В тот раз он уснул с радостью в сердце.

Прошло еще некоторое время, за которое они немного отдалились от черных гор. Солнце садилось теперь почти точно справа от них: в вечных тучах появлялись разрывы и яркие желтые лучи, отражаясь от наста, били в глаза миллионами слепящих лучиков. Среди елей и пихт стали появляться березы и буки, похожая на ежевику ягода исчезла. Кони глодали мох на стволах деревьев и вырывали из-под снега жухлую прошлогоднюю траву… Глядя на их тощие бока и дрожащие ноги, не верилось, что они до сих пор в состоянии идти и тащить груз. Сколько еще мог продолжаться этот мучительный поход? День, два, неделю? Несмотря на обманчивые надежды, внушаемые близким потеплением и выходом на равнину, никто не обольщался. Если в самое ближайшее время они не выйдут к жилью, то могут остаться навсегда в этих лесах.

Однако, в самый критический момент, за очередным поворотом реки, лес разошелся по сторонам. Недалеко изо льда торчали толстые опоры моста, составленные из нескольких стоящих рядом кедровых стволов. Настил был снят, вероятно, в преддверии будущего ледохода - чтобы не снесло. На пологих берегах теснились дома, возвышавшиеся над сугробами на надолбах. Ближе к опушке леса по левой стороне поднимался каменный утес, на который вела полузаметенная снегом дорога. На утесе дома стояли прямо на земле, все огромные, сложенные из толстых бревен. В их окружении высились стены маленькой крепостицы с каменной башней во внутреннем дворе. Еще дальше, за крепостью, смешанный лес покрывал склон одинокой горы с круглой макушкой. На ее вершине стояла сиротливая черная сосна, пережившая, видно, сильный пожар. Ветви ее, походившие на заломленные руки, тянулись к небу, словно вопрошая, за что оно послало кару на несчастное дерево…

Из труб домов струились жидкие дымки, две или три человеческие фигуры брели по льду реки с ведрами в руках. Вот одна из них застыла на мгновение, а потом выронила ведро и бросилась бежать, спотыкаясь и застревая в сугробах. Морг, не смотря на изрядные годы имевший зоркие глаза, указал на бежавшего рукой.

– Они тут чего-то боятся… Наверняка в крепость помчался.

Слепец ничего не ответил ему. В полном молчании отряд достиг крайней, кривой улочки этого крошечного городка и по ней уже гораздо быстрее выбрался на главную, ведущую от моста на каменный утес. Громадные сугробы, казавшиеся в сером свете дня кучами соли, оставляли для проезда лишь узкую полосу. Совсем уже тоненькие тропки вели от нее в стороны, к утопавшим в снегу заборам, из-за которых за пришельцами мрачно наблюдали темные слюдяные окна. На крышах, там, где кончались снежные шапки, виднелись зеленые пятна медной кровли. Нигде не было видно ни души, только в окнах появлялись и снова исчезали бледные пятна лиц.

У подножия утеса дорога расползалась небольшой площадью, посреди которой возвышался еле заметный в сугробах постамент - то ли место для казней, то ли трибуна для выступлений на городских собраниях. Стоило отряду подъехать к нему, как сверху по дороге спустились восемь всадников. Было видно, как за их спинами с резким скрипом закрываются ворота, обитые крест накрест стальными полосами. Лица "встречавших" выглядели далеко не дружелюбно. Все восемь всадников настороженно разглядывали пришельцев, сжимая тем временем рукояти мечей и топоров. Панцири и стальные пластины на кожаных доспехах укрывали их тела, конические верхушки шлемов, надетых поверх шерстяных шапок, тускло блестели.