Великий Сталин - Сергей Кремлев

Вот это и есть суть подлинного Сталина.

А между тем и при его жизни, и сразу после его смерти, и уж тем более в последние «россиянские» годы о Сталине часто писали как о «царе»… Намекали на его самоотождествление с Иваном Грозным, проводили и другие аналогии…

Этот подход к Сталину свойственен даже некоторым очень неплохим и неглупым книгам о Сталине… Так, во многих отношениях просто блестящие книги «сталинского» цикла Александра Бушкова называются «Ледяной трон», «Красный монарх».

Есть ли в том резон?

Казалось бы, да – есть… Вот, пожалуйста, цитата из статьи не раз поминавшегося мной Максимилиана Волошина «Россия распятая»:

«Социализм… сгущенно государственен по своему существу. Он неизбежной логикой вещей будет приведён к тому, что станет искать её (точку опоры. – С.К.) в диктатуре, а после в цезаризме… Монархия с социальной программой не есть абсурд. Это политика Цезаря и Наполеона III… Все очень широкие демократические движения, ведущиеся в имперском и мировом масштабе, неизбежно ведут к цезаризму… Я думаю, что тяжёлая и кровавая судьба России на путях к Граду Невидимому проведёт её ещё и сквозь социал-монархизм, который и станет ключом свода, возводимого теперешней гражданской войной».

Это было написано в Крыму, в Коктебеле, 17 мая 1920 года. И кто-то, прочтя эти строки и помня книги того же Бушкова, может воскликнуть: «Надо же! Ну и Макс Волошин! Как в воду смотрел!..»

Но всё это, уважаемый читатель, чепуха!

Сталин и цезаризм – это из «радзинской» области глубокой «философии» на мелком месте. Надеюсь, я сказал уже достаточно, чтобы читатель со мной согласился. И если уж сравнивать Сталина с кем-то из русских царей, то можно вспомнить Петра Великого с его державной мечтой образовать Россию, с его стремлением приобщить дворянских недорослей, да и вообще всех толковых русских людей к знанию.

Умница Пётр понимал, что новой, мощной России без нового человека не построишь – даже царской, самодержавной. И это же – но неизмеримо более остро и глубоко – понимал Сталин, потому что он ставил задачу создания не просто новой могучей России, но такой России, в которой невозможен никакой деспотизм!

Впрочем, аналогия с Грозным тоже допустима, но не в том смысле, как это обычно делается – с намёком на большое внимание, уделенное Сталиным фильму «Иван Грозный». Этот фильм неумные люди рассматривают как заказанную Эйзенштейну самим Сталиным апологию тирании и террора, но так может понимать идею фильма лишь глупец или подлец. 26 февраля 1947 года Сталин в беседе с режиссёром Сергеем Эйзенштейном и актёром Николаем Черкасовым прямо пояснил: «Царь Иван был великий и мудрый правитель… Мудрость Ивана состояла в том, что он стоял на национальной точке зрения… Пётр I – тоже великий государь, но он слишком либерально относился к иностранцам, допустив онемечивание России…»

«Иван Грозный» – это прежде всего фильм о том, как были заложены прочные основы национального государства. То есть государства, ставящего во главу жизни – на уровне эпохи – интересы деятельной части национального общества, а не интересы космополитической по своей психологии знати, элиты, как вышло в загнившей со временем Польше. Но это так – к слову…

Возвращаясь же к раздумьям и тревогам Сталина в начале 50-х годов, надо сказать, что, хотя после войны его волновало многое, в том числе и чисто экономические проблемы социализма, более всего его волновали нравственные проблемы социализма, этические проблемы социализма, цивилизационные его проблемы, наконец!

Он прекрасно понимал, что капитализм ещё силён и что силён он не столько экономически – достаток в умном обществе дело наживное, сколько силён тем, что апеллирует в человеке к зверю. А ломать – не строить… Провести оглушительный вечер в толпе под блики лазерных проекторов проще, чем увидеть в тиши библиотечного зала вдруг блеснувший для тебя луч знания и понимания.

В беседе с Александрой Коллонтай в 1939 году он предвидел, что в будущем «развитие пойдет более сложными и даже бешеными путями, повороты будут предельно крутыми…» Он это понимал и тревожился – кто победит в нарастающем столкновении старого и нового? Что победит?

О мире, наполненном героями вместо глупцов, о мире, в котором ни один – даже самый доблестный и справедливый – король не сможет царствовать, о мире, где людьми будут управлять благородство и правда, мечтали многие и до Сталина – тот же Карлейль. Но только Сталин и его страна, продолжая дело Ленина, подвели под эту мечту и реальную, созидательную идейную базу, и реальную материальную базу.

Да, база к началу 50-х годов была, и у неё были отличные перспективы развития. И тем не менее, а возможно, как раз поэтому Сталин тревожился. 10 ноября 1947 года в беседе с Юрием Ждановым он сказал: «Мало у нас в руководстве беспокойных… Есть такие люди: если им хорошо, то они думают, что и всем хорошо…»

Как же его уже за эти слова, за эти мысли и за дела, такими мыслями пробуждаемые, должны были ненавидеть все те, кому уже сейчас было хорошо – хоть в Москве, хоть в Вашингтоне и Лондоне, хоть в уютной квартирке парижского рантье…

И как его должны были возненавидеть ещё больше все умные враги России и социализма за его потенциально гибельную для врагов России и социализма работу, представленную для всеобщего ознакомления осенью 1952 года.

А Сталин старел. Накапливалась усталость – не только физическая, но, что было ещё опаснее, психологическая. Физической смерти Сталин не мог страшиться так, как её страшится обычный человек. Он ведь знал, что независимо от того, сбудется его прогноз развития ситуации, который он сделал в беседе с Коллонтай, или не сбудется, лично он давно обессмертил себя.

Но смог ли он гарантировать бессмертие и тому делу Ленина, продолжателем которого он стал? Обеспечена ли устойчивая историческая перспектива той Державе, которая выросла на его глазах при его повседневном деятельнейшем участии и руководстве?

И есть ли кто-то, на кого можно положиться персонально? Сформировались ли тот узкий слой в высшем управлении и тот мощный пласт в народной толще, наличие которых только и способно развить социализм, демократию и все производительные силы России?

На кого положиться конкретно? Как заранее угадать – нет ли в человеке червоточины? Вот генерал Осликовский… Из бедняков, в гражданскую – командир партизанских отрядов в Летичеве и Проскурове, командир эскадрона, храбро воевал с Деникиным и Врангелем… А потом – срыв… И вновь война, бои, храбрость… А после войны – вновь срыв. Испытание смертью человек выдержал не раз. Испытание жизнью – нет.