«Мир приключений» 1975 (№22) - Кир Булычев

— Ну вот. Он, значит, ехал по магистрали, впереди — самосвал. Говорит, город уже начинался, поэтому не обгонял. “Аллах, говорит, спас”. Вдруг самосвал ка-ак тормознет у него под носом. “Хорошо, говорит, покрышки новые, а то бы в кузов ему въехал”. И тут же мимо, навстречу, значит, мотоцикл стреканул. Раньше его на дороге не было. Ребята, конечно, сразу: “Номер запомнил?” — “Конечно, говорит, запомнил, когда у меня в машине все стоячие полегли, а сидячие встали”. Но он запомнил номер самосвала. А сейчас Кунгарова с Мурсаловым ждем, — неожиданно закончил Эдик.

Впрочем, что дальше — действительно нетрудно догадаться. Поехали в автоколонну, узнали адрес водителя грузовика.

К себе я дойти не успел. Приехал Рат с Мурсаловым, и всех тут же — к Шахинову. По лицу Рата вижу: активных действий сегодня не предвидится. Мурсалов же весь светится. Он действительно может быть доволен оперативностью своих ребят. Сеид — любимец всего отдела, и это не удивительно. Удивительно, что такой же популярностью он пользуется среди работников ГАИ и шоферов далеко за пределами города. Про Сеида без преувеличения можно сказать: его знают на дорогах всей республики. Популярность, правда, бывает разная, а вот Сеида уважают. Может быть, потому, что он прошел путь от автослесаря до майора милиции и остался “своим” для шоферской братии.

— Давайте запись! — едва мы вошли, приказал Шахинов.

Кто-то нажал клавишу, кабинет заполнили неживые, металлического тембра голоса. В общие сведения можно не вслушиваться, не забивать себе голову. Ага, вот.

“Мурсалов. Теперь, хала оглы[35], расскажи все по порядку. Волноваться не надо, стесняться не надо. Ты же меня знаешь?

Водитель самосвала. Да, Сеид меллим[36], знаю. Вы — начальник ГАИ майор Мурсалов.

Мурсалов. Так, правильно, хала оглы. Очень хорошо…”

Несмотря на серьезность ситуации, все присутствующие улыбнулись. Сеид многословен и как-то по-детски, по-хорошему честолюбив; эти его слабости нам хорошо известны.

Водитель самосвала. …Впереди никого не было, позади шел автобус. При въезде в город справа на магистраль вылетел мотоцикл. Прямо перед буфером. Я даже сообразить ничего не успел, нога сама тормознула на всю катушку. Машину занесло, хорошо, на автобусе шофер отличный, при торможении вправо взял, а то бы в меня врезался обязательно. Повезло, одним словом, даже не поцеловались. Вот и все.

Мурсалов. А мотоцикл, хала оглы?

Водитель. А мотоцикл, Сеид меллим, проскочил, и до свидания. Он на шоссе темным выскочил, как ишак сумасшедший. Там, справа, и улиц нет, пустырь какой-то.

Кунгаров. Но мотоциклиста ты все-таки видел?

Водитель. Обязательно видел. Если б не видел — не тормозил. Он темным был, а у меня ведь фары включенные.

Кунгаров. Значит, ты осветил его?

Водитель. Как в кино.

Кунгаров. Какой он из себя? В лицо запомнил?

Водитель. Лицо? Разве в такой момент в лицо смотришь? Нет, товарищ Кунгаров, лицо не видел.

Кунгаров. Сам же сказал: как в кино.

Водитель. Обязательно. Все вместе видел. Мотоцикл видел, его видел, лица не видел. Нет, э… лицо тоже видел, но…

Кунгаров. Понятно. Тогда скажи, что запомнилось.

Мурсалов. Хала оглы, спокойно… подумай… потом скажи. Чего не видел — не говори. Что видел — скажи, спокойно…

Водитель. Молодой парень… Один… Вот, вспомнил: на голове шлема не было, кепка была.

Кунгаров. Кепка? Точно помнишь? Водитель. Обязательно”.

— Я думаю, шлем он в багажнике оставил, — первым высказался Рат. — Когда на грабеж шел, надел кепку, а потом времени не хватило.

— А помчался он в сторону Баку, — добавил Мурсалов.

— “Срочный запрос через ГАИ республики всем постам бакинской магистрали. — Это уже Шахинов диктует в трубку дежурному. — Просим немедленно сообщить обо всех случаях, включая самые незначительные, нарушений правил движения мотоциклистами в период с двадцати одного тридцати до двадцати трех часов двадцать девятого декабря. Одновременно просим опросить те же посты о возможной фиксации ими проезжавших мотоциклистов на машинах с колясками. Срочность задания объясняется расследованием тяжкого преступления”.

Потом мы стоим у настенного плана города, и Мурсалов прокладывает предполагаемый маршрут мотоциклиста, на ходу поясняя:

— Теперь понятно, почему мой дорнадзор на шоссе с ним не встретился. Когда дежурный сообщил о происшествии, дорнадзор сразу поехал в город, а мотоциклист в это время уже свернул на пустырь.

На карте это очевидно. Дорнадзоровец двигался к Морской по катетам прямоугольного треугольника, а беглец — по гипотенузе, которая почти напрямую, вывела его к шоссе. Так они и разминулись.

— Это ясно, — сказал Шахинов. — Смущает другое. Судя по всему, о н не “наш”, по крайней мере, живет не здесь, иначе скрылся бы в городе, а не на шоссе, где исчезнуть несравненно труднее. С другой стороны, ограбление завмага предполагает хорошее знание местных условий. Не говорю уже об удачно выбранном, видимо, заранее маршруте бегства.

— Очень просто, живет в Баку, работает у нас, — сказал Рат.

Широко распространено представление, будто жители “спутников” работают на своих “планетах”. В основном, оно верно. Но ведь спутник спутнику рознь. Есть “жилые” и есть “промышленные”; наш относится к последней категории, здесь работают тысячи бакинцев, а местных жителей, работающих в Баку, можно сосчитать по пальцам. Все это Шахинову, конечно, известно. Просто подход: девяносто девять против одного ему органически не приемлем. Он относится к тем, кто признает только абсолютные гарантии. Поэтому принятое им решение меня не удивляет.

— Надо проверить всех владельцев мотоциклов с колясками. Создаем две оперативные группы. Первая, во главе с Сеидом, займется “нашими”, остальными — Кунгаров.

Расходимся около полуночи. Сержант из дежурной части сообщает, что меня ждут.

Выхожу во двор и вижу одиноко стоящий мотоцикл со съежившимся в седле Алешей Наджафовым.

— Ты почему домой не поехал? — удивился я.

— Хотел узнать…

— Ты же замерз, как суслик…

— Думал, вы ненадолго. И не холодно, ветра нет — а у самого зуб на зуб не попадает.

Я предложил ему ночевать у нас, в комнате отдыха для дежурных, но он наотрез отказался.

— Отец спать без меня не ляжет, всю ночь ждать будет.

Отпустить его промерзшего, да еще верхом на мотоцикле, я не мог. Он послушно пересел в люльку, укутался брезентом. Мотоцикл легкой рысцой бежал по пустынным улицам. Ночь и на самом деле тихая, торжественная. Звезды словно впечатаны в чернь металла. Южное небо: никаких полутонов.