Петр I. Материалы для биографии. Том 1, 1672–1697 - Михаил Михайлович Богословский

своих в подьячие. Высказывались также сетования на злоупотребления высшего приказного персонала, начальников приказов — судей, которые без мзды никаких дел не делают, и происходили рассуждения, как эти злоупотребления устранить; говорилось, что мздоимство можно бы уничтожить, положив судьям достаточное жалованье — «лучше было бы, если бы им дано было жалованье, чем бы им сытым быть, а мзды не брать, и то было бы добро». В обсуждении подобных вопросов в келье Авраамия начинала, быть может, работать реформаторская мысль будущего писателя-публициста Ивана Посошкова, позже нашедшая себе выражение в его книге «О скудости и богатстве». Недостатки в администрации можно бы исправить, и такого исправления ждали от молодого государя с тех пор, как правление перешло к нему в руки. Но эти ожидания не сбылись; нравы и поведение государя отняли надежду на какие-либо улучшения. Поведение Петра было также темой особенно оживленных разговоров в келье Авраамия и подвергалось осуждению. Из показаний видно, что именно не нравилось и осуждалось в поступках Петра: покинул Кремль, не живет с царицей, и потому «престало быть чадородие» в царском доме, а к обильному чадородию в доме Романовых привыкли в XVII в.; упрям нравом, никого не слушает; возвышает любимцев незнатных людей — «нововзысканных, непородных людей»; при торжественном входе войск в Москву после взятия Азова, унижая царское достоинство, шел пешком за Лефортом, который ехал. Особенно резкое неодобрение возбуждали тяжелые для народа потехи; говорили «о потехах непотребных под Семеновским и под Кожуховом для того, что многие были биты, а иные и ограблены, да в тех же потехах князь Иван Долгоруков застрелен, и те потехи людям не в радость». Не оставался неизвестным даже и широкой публике странный и оскорбляющий религиозное чувство современников род потехи — все более развивавшаяся кощунственная игра в церковную иерархию, из которой вырастал будущий всепьянейший собор: «слова смехотворные и шутки, и дела Богу неугодные». Отмечалась также и жестокость государя, проявлявшаяся в необычном для царского сана слишком близком и непосредственном участии в пытках и казнях: в Преображенском у розыскных дел сам пытает и казнит. Беседы, на которых все эти предметы обсуждались, привели хозяина кельи старца Авраамия в такое сильное возбуждение, что он не выдержал и выступил с открытым обличением против царя, составил какие-то «тетради», в которых, между прочим, писал: «В народе тужат многие и болезнуют о том: на кого было надеялись и ждали, как великий государь возмужает и сочетается законным браком, тогда, оставя младых лет дела, все исправит на лучшее; но, возмужав и женясь, уклонился в потехи, оставя лучшее, начал творити всем печальное и плачевное». Это выступление и повлекло за собой арест всего кружка. Авраамий был сослан в Голутвин монастырь, Руднев, Кренев и Бубнов были биты кнутом и сосланы в Азов в подьячие. Посошкову, к счастью для русской публицистики, удалось оправдаться. Он показал, что с Авраамием он знаком третий год; Авраамий призывал его к себе по делу устройства станков для отливки монеты, которые должны были быть поднесены государю; никаких слов против государя он не говорил, что и было подтверждено Авраамием[672].

Людей, выступающих перед нами в деле монаха Авраамия, можно по их положению отнести к средним слоям; это — монах-строитель монастыря, монастырский стряпчий, приказные чиновники и зажиточные государственные крестьяне. Их недовольство вылилось в форму смелого и открытого, но довольно наивного письменного протеста. В раскрытом вслед за этим делом замысле Цыклера, о котором Петру было донесено 23 февраля, проявилась вспышка недовольства в более высоком служебном кругу; здесь обнаружены были планы гораздо более угрожающие и опасные. В этой чиновной и родовитой среде также недовольны были Петром, порицали его намерение ехать за границу, старались угадать и предсказывали ход событий в том случае, если бы с государем приключилось в этой поездке что-либо недоброе, высказывали свои политические предположения, в особенности же были раздражены посылкой знатной молодежи в чужие края для неведомой науки. Помимо этого общего недовольства распоряжениями и поступками Петра у лиц, привлеченных вместе с Цыклером, можно заметить еще и чисто личные мотивы раздражения против царя, которых в кружке монаха Авраамия, очевидно более идейно настроенного, не было заметно: это — неудачи в карьере, неудовлетворенное честолюбие, обманутые надежды, тягостные служебные назначения. И у Цыклера, и у каждого из его родовитых знакомцев непременно есть такая личная обида, которая и вызывает в них чувство злобы к Петру. Сам Цыклер — тип честолюбца-неудачника. По происхождению сын «полковника из кормовых иноземцев», но совсем уже обрусевший, он начал службу с 1671 г., следовательно, ко времени заговора был уже человеком немолодым: имел не меньше 40 лет от роду. Стряпчий с 1677 г. и стольник с 1679 г., он принимал деятельное участие в стрелецком движении 1682 г., соединяя с придворным чином стольника также должность подполковника Стремянного стрелецкого полка, пользуясь большим влиянием у стрельцов и действуя в пользу Милославских, с главой которых, боярином Иваном Михайловичем, он был близок. Он был хорошо известен царевне Софье и пользовался в ее глазах по своему влиянию на стрельцов большим авторитетом. Его после боярских убийств в мае 1682 г. она призывала и просила унять расходившихся стрельцов. Когда взошла звезда Шакловитого, он в своих честолюбивых расчетах подлаживается к нему, и Софья, если только верить данному Цыклером последнему перед казнью показанию, настолько считала его своим и надежным человеком, что перед первым Крымским походом часто призывала его к себе и подговаривала вместе с Шакловитым убить Петра. Это не помешало ему, однако, когда началась распря между братом и сестрой в 1689 г., почуяв, на чью сторону склонится перевес, первым по зову Петра перейти с 50 стрельцами Стремянного полка, которым он командовал в чине полковника, к Троице, и есть известие, идущее от такого достойного доверия свидетеля, как Гордон, что Цыклер сам же тайно просил Петра вызвать его к себе, чтобы иметь благовидный предлог для перехода. В награду Цыклер получил прибавку к окладу. Весной 1692 г. он был из стольников и полковников произведен в чин думного дворянина, т. е. сделан членом Боярской думы[673], а вскоре затем был назначен воеводой в отдаленное, но доходное Верхотурье, которым правил до 1695 г. Но этим и закончились его служебные успехи. Перейдя на сторону Петра, он не сумел приобрести его доверия, как приобрел его П. А. Толстой, также когда-то приверженец Софьи. Петр не мог забыть в Цыклере смутьяна 1682 г., человека, близкого к И. М. Милославскому. Цыклер жаловался, что государь называет его бунтовщиком и собеседником Ивана Милославского, и высказывал обиду, что, бывая в домах у других,