Петр I. Материалы для биографии. Том 1, 1672–1697 - Михаил Михайлович Богословский

феврале 1697 г. было три таких поставления: в воскресенье, 10 января, был посвящен архимандрит Елецкого монастыря Иоанн в архиепископы Черниговские; через неделю в воскресенье был поставлен в нижегородские митрополиты архимандрит Покровского нового монастыря Трефилий; во вторник, 2 февраля, поставлен был в астраханские митрополиты архимандрит курского Знаменского монастыря Сампсон[668]. Петр ни на одном из этих поставлений в Успенском соборе не был. Не был он ни на одной из январских панихид в Архангельском соборе — ни по матери, ни по отцу, ни по брату в годовой день его смерти. Святки 1696/97 г. проходили с обычными, но на этот раз, по-видимому, не особенно шумными увеселениями — по крайней мере, ни дневник Гордона, ни записки Желябужского ничего чрезвычайного в этом отношении не отмечают. 1 января у Гордона на Бутырках, где квартировал его полк, были «великие славильщики» — компания славильщиков, в которой, может быть, принимал скрытое участие и Петр. 3 января был большой праздник у Лефорта. 11-го Гордон был у царя, вероятно, по делам. 12-го Петр был на обеде у австрийского полковника Граге, показывавшего различные опыты с военными усовершенствованиями. 16-го, приняв утром визит прибывшего в Москву донского атамана Фрола Миняева, Гордон после полудня отправился на опыты того же Граге со стрельбой из пушек и метанием бомб, производимых с чрезвычайной быстротой. Прямо Гордон не говорит о присутствии царя на опытах в этот день, но из слов его «все это, как и естественно, очень понравилось» можно заключить, что опыты понравились царю. Вечером того же дня, продолжает тот же автор, «мы все, — и можно опять предположить, что в том числе и царь, — отправились к Джону Фрей-су (Wryes)», где начался большой праздник англичан. Попойка продолжалась и весь день 17 января, и Гордон вернулся домой только к полуночи. 26 января, в тот день, когда объявлялись солдатам награды за Азовский поход, Петр обедал у окольничего П. М. Апраксина, который был назначен воеводой в Великий Новгород. 28 января происходило погребение скончавшегося полковника де Лозьера, занимавшего должность шаутбейнахта во втором Азовском походе. 29-го Гордон был у царя в Кремле «по делу императорского полковника» (Граге?). Вечером царь приехал к Гордону «с думным» — дьяком, не трудно догадаться, с кем именно. 2 февраля Петр обедал у императорского полковника (Граге?). 8 февраля праздновал день своих именин князь Ф. Ю. Ромодановский. Гордон отмечает, что пришел домой с именин поздно. 13 февраля, в субботу на Масленице, происходило увеселение, напоминавшее Азовскую войну. У Красного села на пруде «сделан был город Азов, башни и ворота и каланчи нарядные и потехи изрядные, а государь изволил тешиться».

Сожжен был фейерверк, продолжавшийся с 5 до 10 часов вечера. 20-го Петр был на именинах у Л. К. Нарышкина[669]. 21 февраля в «неделю православия» Петр был у патриарха, очевидно, чтобы испросить благословение на предстоящее путешествие.

По обыкновению, визит к патриарху был вечером «с первого часа ночи до третьего» и происходил в Столовой палате. При расставании патриарх благословил государя иконой Владимирской Богоматери. 23-го назначен был вечер у Лефорта. Веселое настроение присутствующих было нарушено полученным известием о заговоре на жизнь царя. «Вечером я был у генерала Лефорта, — пишет Гордон, — где собирались повеселиться, но это было расстроено открытием заговора против его величества»[670].

Пятисотный стрелецкого Стремянного полка Ларион Елизарьев сделал извет на думного дворянина Ивана Цыклера в намерении убить государя, что подтвердил и пятидесятник того же полка Силин[671]. Тотчас же арестованный Цыклер оговорил на допросе окольничего Соковнина, а Соковнин — своего зятя стольника Федора Пушкина. Открылся, таким образом, заговор, во главе которого стояли окольничий и думный дворяне — два члена Боярской думы. Начались допросы и пытки.

XLVIII. Заговор Цыклера

Вокруг Петра было немало преданных ему людей, готовых поддерживать его во всяком его новом начинании, во всяком деле, как бы необычно оно ни казалось. Но такое отношение к царю было далеко не всеобщим. Далеко не все его предприятия были ясны и понятны и потому не могли находить к себе сочувствия, а кроме того, стали давать себя чувствовать своей тяжестью. Два последовавших один за другим похода на Азов, из которых первый сопровождался большими потерями и окончился неудачей, потребовали больших жертв от народа, вызывая новые, неведомые до тех пор повинности. Постройка судов в Воронеже для этих походов падала тяжелым бременем на южные города, обязанные доставлять материалы и рабочую силу; затем повинность кораблестроения приняла еще более широкие размеры и упала новой тяжестью не только на южные города, но и на все государство. В частности, для феодального класса морские планы создали неслыханную раньше, новую, личную повинность: обучение навигацкой науке, и притом обучение в чужих странах, за границей. Все эти явления, инициатором которых был Петр, были не таковы, чтобы возбуждать к нему расположение, а многое и в его личном поведении должно было вызывать удивление и осуждение среди современников, у которых мысль о царе соединялась с иными представлениями, выработанными в XVII в. Все это и питало чувства недовольства и раздражения, и с проявлениями этих чувств Петру пришлось теперь встретиться. Признаки такого настроения вскрываются для нас из дел, сохранившихся от учреждений тогдашней политической полиции, с которой соприкасались люди, не обладавшие достаточной выдержкой, чтобы не выражать недовольного настроения открыто. Но надо при этом заметить, что, конечно, далеко не все проявления недовольной мысли и раздраженного чувства могли стать известны политической полиции, и в тех случаях, когда такие проявления до сведения полицейских органов не доходили, они остаются для нас неизвестны.

В конце 1696 или в самом начале 1697 г. был арестован кружок лиц, собиравшихся в подмосковном Андреевском монастыре близ Воробьевых гор в келье строителя монастыря старца Авраамия, бывшего ранее келарем Троице-Сергиева монастыря. К этому кружку принадлежали стряпчий Троице-Сергиева монастыря Кузьма Руднев, двое приказных: подьячий Владимирского Судного приказа, на который была взвалена новая работа по кумпанскому кораблестроению, Кренев и подьячий Преображенской приказной избы Бубнов и, наконец, крестьяне подмосковного дворцового села Покровского братья Роман и Иван Посошковы. Из показаний арестованных видны предметы их разговоров и причины, вызывавшие в них чувство недовольства. Это, прежде всего, некоторые общие непорядки московской администрации, особенно живо задевавшие членов кружка из приказных. Жаловались на чрезвычайное умножение приказного персонала, на то, что развелось слишком много против прежнего дьяков и подьячих, что дьяческие и подьяческие места добываются куплей, что приказной среде является конкуренция со стороны священников и посадских людей — членов черных слобод, которые сажают детей