Воины света. Меч ненависти - Бернхард Хеннен

Кадлин играла в снегу, когда Асла от имени дочери привязала к ветке полосу от ее тонкого летнего платья. Зябко поеживаясь, молодая женщина завернулась в просторный красный плащ. Альфадас привез его из одного из походов. Он утверждал, что когда-то он принадлежал королевской дочери. Плащ был сшит из тяжелой, выкрашенной в красный цвет шерсти. На ткани не было ни катышка. Асла часто спрашивала себя, как можно спрясть настолько тонкую нить. Свой дар Гундару Асла отрезала от этого плаща.

— Надеюсь, ты нашел свое место за богато накрытым столом, — удрученно произнесла она. — Я столько всего хотела тебе еще сказать. Ты вернул мне сына. Этого я не забуду до конца своих дней.

Внезапно рядом с Аслой оказался кто-то в светло-коричневых сапогах. Женщина не слышала шагов по снегу. Неужели настолько глубоко погрузилась в свои мысли? Асла подняла голову. Рядом с ней стояла Йильвина.

— Как думаешь, мне тоже можно украсить его могилу? — спросила она со странным акцентом, постоянно придававшим ее словам певучесть. — Он спас мне жизнь. — Она говорила, но лицо ее не выражало ничего.

«Интересно, что она чувствует?» — спросила себя Асла. Стыд оттого, что сын человеческий защитил ее и королеву от чудовища? Или благодарность?

— Думаю, Гундар порадовался бы, если бы знал, что ты тоже будешь вспоминать о нем с приязнью.

— Я знаю, — ответила эльфийка.

Такой самоуверенный ответ рассердил Аслу.

— Меня беспокоит, не отнесутся ли жители деревни плохо к тому, что я тоже почту умершего по их обычаю.

— За других говорить не могу, — холодно ответила Асла. — Но меня ты не обидишь тем, что выкажешь уважение Гундару.

Эльфийка опустила голову. Некоторое время она задумчиво смотрела на могилу. Наконец вынула из ножен кинжал, отрезала полоску ткани от плаща и привязала ее к одной из веток.

— Я была очень близко к нему, когда он умер.

Асла вспомнила о поцелуе, который даровала эльфийка умирающему священнослужителю. Поведение Йильвины показалось ей странным, но не неправильным. Женщина не поняла, что произошло, но почувствовала, что эльфийка сражается за жизнь Гундара.

— Стенки его сердца были тонки, словно пергамент. Должно быть, его бог защищал его. Вообще-то старец давно уже должен был погибнуть. Обильная пища, прогулки у фьорда… Всего этого должно было быть достаточно, чтобы убить его. Он очень любил твоего мальчика. То, что он нес Ульрика, не стало причиной его смерти. И не укус призрачного пса. Его время пришло. Он ушел с миром.

Асла закусила губу. Хотела что-то сказать, но комок в горле задушил ее голос. Откуда знала Йильвина об упреках, которыми она себя осыпала? До сих пор она думала, что эльфийскую воительницу не волнует ничего, кроме благополучия ее королевы. Она всегда казалась такой холодной и безучастной. И тем не менее своими зоркими глазами разглядела, что тревожит сердце Аслы.

Йильвина взяла Ульрика за руку.

— Пойдем в дом. Гундару скорее придется по душе, если его почтут за хорошей трапезой, чем если кто-то будет мерзнуть на его могиле.

Каменное время

…Тягостнее, чем грядущие бои, было время ожидания. Одиннадцать дней прошло, прежде чем тролли подступили к Филангану. Дней, исполненных надежды и напряжения. Мы знали, сколь крепка наша твердыня. Штурм врат, ведущих к Снежной гавани, должен был превратиться в резню. Почти все наше войско заняло позиции на длинных склонах горы. Была занята каждая бойница. Завершено было и строительство башни на Магдан Фалахе. Кто бы ни захотел войти в Филанган через звезду альвов, его встретят сотни стрел. Промахнуться по противнику на узком мосту было почти невозможно.

Однако, несмотря на то что военачальник Олловейн источал уверенность, многие испытывали тревогу. Не удивят ли тролли и на этот раз — вот тот страшный вопрос, который многие втайне задавали себе. Напряжение спало лишь тогда, когда на горизонте появилось большое войско. Несмотря на то что я видел их армию у Розенберга, я был напуган одним только их количеством. Словно черная полоса, застлали они горизонт. И страшно было видеть, как сильно они изменились. Они были дисциплинированны! Они разбили лагерь по всем правилам военного искусства! Конечно, их никогда нельзя будет сравнить с войском эльфов на марше, но тогда мне показалось, что они более дисциплинированны, чем наши союзники кентавры.

Целых два дня тролли тянули время, чтобы подготовиться к атаке. Лишь спустя годы я понял, что это и было их главным оружием: самодовольное спокойствие и ожидание. Они очень сильно изменились за столетия изгнания!

Когда я вспоминаю дни перед атакой, ничто так не занимает мои мысли, как ужас, который сеял в Филангане злой дух. Казалось, он был повсюду, и везде оставлял он следы смерти. Раз мы обнаружили в оружейне, где изготавливали луки, семерых убитых кобольдов. Другой раз пятерых людей нашли мертвыми на койках. Особенно же тяжело забыть вид двух кентавров, которые, очевидно, хотели проспаться после опьянения. Я был потрясен тем, что сотворил этот дух с крупными, источающими силу телами.

Его убийства нельзя было спутать ни с чем. Казалось, он обгладывает плоть с костей. От мертвецов не оставалось ничего, кроме бледной крошащейся кожи, обтягивавшей кости и сухожилия. Волосы их были седыми или побелевшими. А иногда, когда они успевали увидеть своего убийцу, на лицах читался невыразимый ужас.

Настораживало, что он никогда не убивал эльфов. Наши союзники тоже скоро заметили это. И в то беспокойное время ожидания этот факт вбил меж нами клин.

Они нашли много имен для невидимого убийцы. «Холодный свет» называли его кобольды, «Дыхание мороза» — кентавры и «Убийца» — сыны человеческие. Сколько бы стражей они ни выставляли, он приходил и уходил, когда ему заблагорассудится. Вскоре он начал пугать защитников больше, чем тролли, и все с нетерпением ждали дня, когда начнется атака, поскольку надеялись, что тогда прекратятся убийства, совершаемые непонятным существом. Даже я присоединялся к этой наивной вере. Как глупо было воображать, что враг отбросит одно оружие, когда у него появится второе!

В эти каменные дни страха, когда мы ждали гибели, запертые в стенах крепости, военный совет заседал почти постоянно. Теперь, когда я возвращаюсь мысленно в те дни, меня наполняют печаль и непонимание, когда я вспоминаю, в каких вопросах мы не могли договориться. Целыми днями тянулись споры о том, можно ли разрешить сынам человеческим хоронить своих умерших в земле Небесного зала. Ландоран решительно возражал. Он не хотел терпеть того, чтобы это чудесное место загрязняли тела детей человеческих. Чтобы деревья питались разлагающимися телами.