Раздражающие успехи еретиков - Дэвид Вебер

Гарвея звучал натянуто, почти высокопарно в своей официальности.

— Генерал, — сказал Кэйлеб, — мне не нравится убивать людей. И особенно мне не нравится убивать храбрецов, которые не по своей вине даже не могут эффективно сопротивляться. Если что-то, что мы скажем или сделаем здесь сегодня, может сохранить жизнь некоторым из этих людей, я буду считать эту встречу не зря потраченным временем.

Гарвей посмотрел в лицо императору, и выражение его собственного лица, казалось, немного смягчилось. Кэйлеб видел это и задавался вопросом, насколько напряженность Гарвея была вызвана историями, которые были рассказаны — и выросли в пересказах — о его ультиматуме графу Тирску после битвы при Крэг-Рич.

— Поскольку вы сказали это, ваше величество, полагаю, нет никакого смысла пытаться притворяться, что моя армия находится в чем угодно, кроме отчаянного положения. Я могу продержаться еще несколько дней, и люди под моим командованием снова пойдут в атаку, если я попрошу их об этом. Но мы с вами оба знаем, что, в конце концов, любые дальнейшие атаки ничего не дадут. Если бы я верил, что продолжающееся сопротивление может послужить моему князю или Корисанде, тогда я бы сопротивлялся. В сложившихся обстоятельствах я должен спросить об условиях, на которых вы позволили бы моим людям с честью сдаться.

— Не могу сказать, что ваша просьба была неожиданной, сэр Корин, — тон Кэйлеба был почти сочувственным, — и мои условия относительно просты. Я потребую, чтобы ваши люди сдали оружие. Потребую сдачи всей артиллерии вашей армии, обоза и оставшихся в живых тягловых животных. Офицерам будет разрешено сохранить свои мечи, и любому человеку — офицеру или солдату — который может продемонстрировать личное владение своей лошадью, будет разрешено сохранить ее.

— Сожалею, что не могу условно-досрочно освободить ваших офицеров или кого-либо из ваших людей, — продолжил император. Глаза Гарвея сузились, мышцы его челюсти напряглись, но Кэйлеб спокойно продолжал: — При любых других обстоятельствах я бы с радостью принял ваше условно-досрочное освобождение, сэр Корин. Хотя мы, возможно, и оказались врагами, я бы никогда не стал подвергать сомнению вашу честность или вашу честь. К сожалению, как вы, возможно, слышали, — натянутая улыбка Кэйлеба обнажила его зубы, — императрица и я были официально отлучены от церкви великим викарием Эриком. Ну, на самом деле храмовой четверкой, через их марионетку на троне Лэнгхорна, но это одно и то же.

Гарвей поморщился от едкого сарказма, прозвучавшего в последней фразе Кэйлеба, и император резко усмехнулся.

— Если бы я хоть на мгновение поверил, что Эрик действительно говорил от имени Бога, я бы беспокоился об этом, генерал. Как бы то ни было, я воспринимаю это скорее как знак почета. Как однажды сказал мне мой отец, это правда, что человека можно узнать по его друзьям, но еще больше о нем можно узнать по врагам, которых он наживает.

— Однако если бы я освободил вас условно-досрочно, это поставило бы вас в довольно щекотливое положение, В глазах сторонников Храма вы были бы виновны, по крайней мере, в сделке с еретиками. И, также, в глазах сторонников Храма, любое условно-досрочное освобождение, на которое вы бы согласились, было бы недействительным, поскольку никто не может принести какую-либо обязательную клятву тому, кто был отлучен от церкви. Если бы вы попытались сдержать свое слово — во что, кстати, я верю, вы бы так и сделали, — тогда вы были бы дважды прокляты в глазах Храма.

— Признаюсь, — проговорил Кэйлеб, — что у меня все равно было искушение предложить вам условно-досрочное освобождение. Это был бы один из способов ускорить разрушение внутренней стабильности Корисанды, что могло бы только помочь моему собственному делу. Но, подумав об этом более зрело, я решил, что использовать благородного врага таким образом — это не то, что я хотел бы делать. Однако, поскольку перед нами стоит эта маленькая проблема, связанная с клятвами и моим собственным религиозным статусом, боюсь, что если вы и ваши люди сдадитесь, мне придется настоять на том, чтобы переместить всех вас обратно в окрестности Дейроса и создать там лагерь для военнопленных. С этой целью вам будет разрешено сохранить в пользовании все палатки вашей армии, кухонное оборудование, столовые приборы и другие подобные принадлежности. Мы обеспечим любые дополнительные потребности, медицинские или продовольственные, которые у вас могут возникнуть. И как только военные действия завершатся, официальное освобождение вас и всех ваших людей, несомненно, будет подпадать под условия любого соглашения, которое будет достигнуто по окончании.

Гарвей посмотрел на него долгим и пристальным взглядом, и Кэйлеб спокойно посмотрел в ответ. Он не знал точно, что Гарвей мог прочитать в его собственных глазах, но он терпеливо ждал. Затем, наконец, ноздри корисандца раздулись.

— Я понимаю ваши опасения и ваши причины для них, ваше величество, — сказал он. — Честно говоря, они даже не приходили мне в голову. Полагаю, что, как и у вас, у меня есть несколько… оговорок относительно действительности вашего отлучения. Однако вы, несомненно, правы насчет того, что произойдет, если я предложу вам свое условно-досрочное освобождение. В сложившихся обстоятельствах ваши условия очень щедры — на самом деле, более щедры, чем я мог бы ожидать. Я не буду притворяться, что это легко, но у меня нет другого выбора, кроме как принять их… и поблагодарить вас за вашу щедрость.

VIII

Королевский дворец, город Мэнчир, Лига Корисанды

В зале совета было удивительно тихо. Князь Гектор сидел во главе стола. Граф Тартариэн сел у его подножия, лицом к нему, а граф Энвил-Рок и сэр Линдар Рейминд, который взял на себя обязанности графа Кориса в дополнение к своим собственным, сели по обе стороны. Больше никого не было, и лица советников князя, казалось, были высечены из камня.

Лицо Гектора было не лучше. Новости о сдаче перевала Тэлбор поступили менее часа назад, и тот факт, что все знали, что это неизбежно, не сделал их более желанными, когда они поступили. Особенно серым и пепельным выглядел Энвил-Рок. Это была его армия, которая потерпела поражение… и его сын, который сдался.

— Мой князь, я прошу прощения, — наконец сказал граф.