Самые странные в мире. Как люди Запада обрели психологическое своеобразие и чрезвычайно преуспели - Джозеф Хенрик

и 1600 гг., эффективность труда ткачей при изготовлении высококачественной шерсти увеличилась под влиянием гильдий на 300 %. В нанесении позолоты на печатную продукцию производительность на протяжении одного только XVI в. выросла на 750 %. В Лондоне цена на карманные часы упала с 1685 по 1810 г. примерно на 75 %, что свидетельствует о значительном повышении эффективности производства. Конечно, часть этого роста производительности, вероятно, была вызвана тем, что люди работали дольше и больше (глава 11), но множество конкретных изобретений и технологических усовершенствований указывают и на важную роль инноваций[696].

Моя мысль тут в том, что распад интенсивного родства не только подстегнул урбанизацию в Европе, но и изменил психологию этих новых горожан, сделав их непохожими на другие популяции по всему миру. Более высокий уровень индивидуализма и обобщенного доверия вкупе с большей мобильностью в плане выбора отношений приводили к тому, что люди чаще искали и развивали отношения с людьми, не являвшимися частью их социальных сетей. Основу для таких взаимодействий обеспечивали обезличенные нормы справедливости, честности и сотрудничества, а юридические контракты делали незыблемыми всевозможные договоренности. Все эти психологические и социальные перемены должны были повышать взаимосвязанность популяций и способствовать росту интенсивности инновационной деятельности. До сих пор мы рассматривали, как на инновации повлияли монастыри, институт подмастерьев и города. Теперь давайте обратимся к двум другим типам добровольных объединений: университетам и научным обществам.

Научные общества и протестанты

Университеты, которые, как мы видели, начали распространяться в конце XII в., также способствовали иннервации коллективного мозга Европы. Хотя до относительно недавнего времени они не оказывали большого влияния на техническое обучение или инженерное дело, они все же способствовали инновациям, облегчая циркуляцию в рамках Европы образованных людей и литературы, а также способствуя быстрому внедрению механических часов и печатных станков. Университеты создали класс высоко грамотных, мобильных интеллектуалов и профессионалов, которые работали в городских сообществах по всему христианскому миру юристами, врачами, администраторами, преподавателями и нотариусами. Также университеты давали приют и некоторую автономию интеллектуалам-полиматам, в том числе Исааку Ньютону и Даниилу Бернулли, что обостряло конкуренцию среди все большего числа богатых аристократов, которые, получив университетское образование, стремились окружить себя ведущими мыслителями и учеными[697].

К XVI в. мобильное сообщество индивидуалистически и аналитически настроенных мыслителей начало формировать рыхлую сеть под общим названием «республика ученых», которая охватила бóльшую часть Западной и Центральной Европы. Члены этого виртуального сообщества слали друг другу рукописные письма, которые обычно перевозились торговцами или почтовыми службами, иногда государственными, а иногда частными. Интеллектуалы писали о своих идеях друзьям и коллегам, а также другим корреспондентам по всей Европе. Попав в ключевой узел сети, важное сообщение часто переводилось (если это было нужно), вручную переписывалось и рассылалось другим гражданам «республики». Этот механизм связывал не только мыслителей из Франции, Британии, Нидерландов, Германии и Северной Италии, но и таких живущих на отшибе интеллектуалов, как хорватский математик Марин Гетальдич, создавший первое параболическое зеркало, или краковский ученый Ян Брожек, математически доказавший, что шестиугольные пчелиные соты — наиболее эффективное решение задачи хранения меда. Оба ученых какое-то время проработали в одном из важнейших университетов «республики» (Падуанском), а Гетальдич стал другом Галилея по переписке. Крайне важно, что эти аксонные связи не зависели от политических границ: например, британские интеллектуалы продолжали общаться со своими голландскими коллегами во время трех войн между этими странами, а французские мыслители узнали о содержании Ньютоновых «Начал» (1687), несмотря на непрекращающиеся конфликты между Великобританией и Францией на протяжении всей той эпохи[698].

Вместе с тем, хотя в «республике ученых» продолжали общаться посредством рукописных писем, комбинация печатного станка, бумажной фабрики, грамотности и протестантизма обеспечивала существование симфонии книг, памфлетов, технических руководств, альманахов и в конечном итоге научных журналов и публичных библиотек, которые еще больше способствовали иннервации коллективного мозга[699].

На местном и региональном уровнях «республика» создавала и развивала по всей Европе различные философские и научные объединения. Эти научные общества периодически собирались (зачастую в салонах или кофейнях), чтобы обсудить последние достижения в области политики, науки, философии и техники. Многие из них имели свои небольшие библиотеки, а большинство устраивали ежемесячные или ежеквартальные лекции. Такие добровольные объединения были крайне важны, поскольку они связывали местных интеллектуалов с более широким слоем инженеров, предпринимателей, ремесленников и умельцев. Лунное общество Бирмингема, например, способствовало взаимодействию между такими учеными, как Бенджамин Франклин и Джозеф Блэк (первооткрыватель скрытой теплоты), механиками вроде Джеймса Уатта и Джона Уайтхерста (специалиста по гидравлике) и предпринимателями, например Мэтью Болтоном и Джоном Робаком. Если вы изобретатель (допустим, Джеймс Уатт) и пытаетесь устранить неполадки в сломанном паровом двигателе Ньюкомена, принадлежащем Университету Глазго, приятно иметь возможность поболтать с Джозефом Блэком о термодинамике, а затем обратиться к услугам кузнецов и прочих ремесленников Болтона. Рисунок 13.4 показывает изменение количества научных обществ с 1600 по 1800 г. и свидетельствует, что число таких обществ и, в частности, тех из них, что были сосредоточены на естественных науках и технике, особенно быстро росло после 1750 г.[700]

Рис. 13.4. Распространение научных обществ в Европе в 1600–1800 гг.[701]

Известный историк экономики Джоэл Мокир, доказывая важность «республики ученых» и роста числа научных обществ, отмечает, что внутри них сформировался набор социальных норм, касающихся свободного обмена знаниями. Истоки этих норм лучше всего видны в свете становления психологии, все более близкой к психологии современного человека Запада, по всей Европе. Поскольку основной целью этих добровольных объединений был обмен новыми идеями и фактами, престиж членов определялся их вкладом в форме оригинальных догадок или открытий. Существовали репутационные стимулы, побуждавшие членов этих объединений как можно скорее делиться новыми идеями с тем, чтобы их авторство было зафиксировано в сознании остальных. Кроме того, нормы требовали от членов этих обществ отвечать на критику со стороны коллег — признанных экспертов, чей авторитет основывался на их собственном вкладе. Это привело к появлению норм, поощрявших публичный обмен знаниями и каравших тех, кто хранил тайны, фальсифицировал доказательства или крал чужие идеи[702].

Наряду с обменом знаниями развивались и новые гносеологические нормы, устанавливающие культурные стандарты того, что считается «убедительным» доказательством и «обоснованным» рассуждением. Хотя исследования по этому вопросу ограниченны, некоторые работы свидетельствуют, что гносеологические нормы в разных обществах и на протяжении истории существенно разнятся. Например, даже сегодня во многих популяциях опыт, который человек пережил во сне, может считаться за доказательство и служить оправданием его действий. Мать, которая лечит своего ребенка отваром, приготовленным из семян приснившегося ей растения, может быть сочтена мудрой женщиной, если ребенку