Сталинская премия по литературе: культурная политика и эстетический канон сталинизма - Дмитрий Михайлович Цыганов

премий за выдающиеся работы в области науки, изобретательства, литературы и искусства за 1951 год»[1831] было принято лишь 12 марта 1952 года, а на следующий день, 13 марта, Политбюро приняло решение[1832] об опубликовании постановления в «Правде» и «Известиях» 14 марта 1952 года. Однако публикация по невыясненным причинам задержалась на день. Общее количество премированных совпало с прошлогодним и достигло 34 прозаиков, поэтов, драматургов и критиков.

По разделу художественной прозы премии первой степени достались С. Злобину (за роман «Степан Разин») и В. Лацису (за роман «К новому берегу»). Совет Министров присудил шесть вторых премий: В. Василевской (за трилогию «Песнь над водами»: «Пламя на болотах», «Звезды в озере», «Реки горят»), Я. Галану (за памфлеты из сборника «Избранное»), Дин Лин (за роман «Солнце над рекой Сангань»), Н. Задорнову (за романы «Амур-батюшка», «Далекий край», «К океану»), О. Мальцеву (за роман «Югославская трагедия») и А. Стилю (за роман «Первый удар»). Лауреатами премий третьей степени стали 13 авторов: Т. Ацел (за роман «Под сенью свободы»), В. Беляев (за трилогию «Старая крепость»), Я. Брыль (за повесть «В Заболотье светает»), Д. Еремин (за роман «Гроза над Римом»), Г. Марков (за роман «Строговы»), И. Муратов (за «Буковинскую повесть»), Ш. Надь (за рассказ «Примирение»), Л. Никулин (за роман «России верные сыны»), Н. Носов (за повесть «Витя Малеев в школе и дома»), В. Осеева (за повесть «Васек Трубачев и его товарищи», перва и вторая книги), В. Полторацкий (за книгу очерков «В дороге и дома» и очерки 1951 года), Е. Поповкин (за роман «Семья Рубанюк») и Чжоу Либо (за роман «Ураган»).

Лауреатов по разделу поэзии было значительно меньше. Первой премии удостоился только Н. Тихонов (за циклы стихов «Два потока», «На Втором Всемирном конгрессе мира»). Премии второй степени достались А. Венцлова (за сборник стихов «Избранное»), С. Капутикян (за сборник стихов «Мои родные») и Г. Леонидзе (за поэмы «Бершоула» и «Портохала»). Лауреатами третьей степени стали Р. Гамзатов (за сборник стихов и поэм «Год моего рождения»), В. Замятин (за поэму «Зеленый заслон»), М. Нагнибеда (за сборник «Стихи») и Ю. Шмуул (за сборник «Стихотворения. Поэмы»).

Ни одной премии первой степени по разделу драматургии присуждено не было. Лауреатами второй степени стали Хэ Цзинчжи и Дин Ни (за пьесу «Седая девушка»). Премии третьей степени были присуждены А. Каххару (за пьесу «На новой земле») и П. Маляревский (за пьесу «Канун грозы»).

Двумя премиями третьей степени по разделу литературной критики и искусствоведения — Б. Брайниной (за книгу «Константин Федин») и Н. Горчакову (за второе издание книги «Режиссерские уроки К. С. Станиславского») — завершался последний в истории список лауреатов Сталинских премий, принятый Советом Министров СССР.

Сложилось так, что это правительственное постановление оказалось итоговым для четвертьвекового периода развития сталинской соцреалистической культуры. Монументализм советской прозы[1833] достиг высшей точки — «Большой Стиль» предъявил себя во всей полноте. Необузданное стремление практики соцреалистического письма к оформлению в специфический метанарратив привело к упразднению текстовой замкнутости, к окончательному демонтажу «теории романа» («эпос» взял верх над «романом»). Иначе говоря, твердая литературная форма перестала быть средством репрезентации соцреалистической эстетики[1834], которая обрела способность формировать более сложные текстовые структуры. Закономерным образом этот процесс выразился в списке лауреатов Сталинской премии по литературе за 1951 год. Наряду с почти 1000-страничным романом Злобина и 500-страничным романом Лациса премий второй и третьей степеней были удостоены романные циклы Василевской и Задорнова. В дальнейшем советская официальная литература, будучи продуктом распада сталинского соцреализма, сохранит тенденцию к созданию произведений эпопейного типа: В. Гроссман напишет роман «Жизнь и судьба» (1959), который в паре с «За правое дело» образует дилогию; в конце 1950‐х и все 1960‐е годы К. Симонов будет писать военную трилогию «Живые и мертвые» («Живые и мертвые», 1959; «Солдатами не рождаются», 1962; «Последнее лето», 1971); Ф. Абрамов на протяжении почти тридцати лет будет работать над тетралогией «Пряслины» («Братья и сестры», 1958; «Две зимы и три лета», 1968; «Пути-перепутья», 1973; «Дом», 1979); тогда же А. Иванов будет писать сперва хронику «Тени исчезают в полдень» (1963), а затем двухчастный роман-эпопею «Вечный зов» (1970, 1976), П. Проскурин — трилогию «Судьба» (1972), А. Чаковский — эпопею в пяти книгах «Блокада» (1975), а В. Закруткин — эпопею в трех книгах «Сотворение мира» (1978); вершинной точкой развития этой тенденции можно считать «Красное колесо» А. Солженицына[1835]. Однако уже в первые годы смягчения политико-идеологического режима обозначилась и другая — конкурирующая с вышеозначенной — тенденция. Крушение сталинского соцреалистического канона спровоцировало рост читательского интереса к малым прозаическим формам — в основном, к повестям и рассказам, которые будут активно публиковаться с середины 1950‐х годов. В то же время формальное размежевание не свидетельствовало о размежевании эстетическом. Например, шолоховская «Судьба человека», которая будет опубликована в двух номерах «Правды», за 31 декабря 1956 года и 1 января 1957 года, окажется полноценным обобщением принципов социалистического реализма, став образчиком «новой советской прозы».

По-иному в постановлении были представлены остальные сферы литературного производства. Советская поэзия в ответ на насильственное внедрение в нее принципов соцреалистической эстетики продолжала обезличиваться: изначальный акцент именно на прозаических текстах привел к оскудению и поэтического, и драматургического направлений сталинского литературного производства. Биргит Менцель предлагает характеризовать позднесталинский период в развитии советской поэзии как годы «оглушения и борьбы за самовыражение» и пишет:

Лирическая поэзия 1946–1954 годов не отличается новизной. Однако лирика оставалась одним из немногих убежищ, где еще вспоминали о праве на индивидуальное самовыражение, о праве говорить и об обратной стороне предписанного свыше оптимизма — о неудачах и лишениях. И, по крайней мере, в первое время после войны предпринимались попытки творческого осмысления пережитого горя. В связи с этим особую важность представляют здесь дискуссии, посвященные вопросам поэтического вдохновения и соотношения лирического субъекта с автором[1836].

Однако в начале 1950‐х годов после недавно отгремевшей полемики вокруг творческого наследия Маяковского поэзия перестает быть дискуссионным полем. Все потенциально спорные случаи разрешались выступлениями «Правды» (так, например, произошло в случаях Сосюры и Прокофьева, «удостоившихся» серьезной критики в июле 1951 года). Лауреатский список по разделу поэзии сформирован с меньшим пристрастием, чем по разделу художественной прозы: большинство премий были даны «проверенным» поэтам и не выполняли никаких прагматических функций. Этим, в частности, объясняется и то, что именно принципы поэтического творчества будут столь стремительно пересмотрены в середине 1950‐х годов, а в следующие десятилетия поэзия как область, испытавшая наименьшее влияние соцреалистической эстетики, достигнет подлинного расцвета. Поэзия значительно быстрее, чем проза, освободится от реликтов «основного метода» и уже с приходом нового писательского поколения «шестидесятников» выйдет на авансцену литературного процесса. Принятое постановление свидетельствует и о глубоко критическом состоянии советской драматургии и литературной критики. Спустя некоторое время партийцы примутся истреблять недостатки