Лже-Нерон. Иеффай и его дочь - Лион Фейхтвангер

вместе, то сделал это только по дружбе. У Иеффая точно камень с души свалился. Он обнял обоих и спросил своим теплым, несколько грубоватым голосом:

– Вы в самом деле хотите уйти со мной? А что станется с детьми?

На этот раз ответила Казия:

– Естественно, возьмем их с собой. Ведь и ты не бросишь Иаалу.

Пар заметил:

– Следовательно, нас будет восемь: двое мужчин, две женщины и четверо детей. – Он вопросительно глянул на Иеффая.

А тот, обрадовавшись, что Пар думал о том же, что и он, ответил:

– Ты прав, нас будет и слишком мало, и слишком много. – И, лукаво прищурившись, закончил свою мысль: – Мы не станем кричать на всех углах, что уходим в степи, но и таиться не будем.

– Вот именно, – ухмыльнулся Пар, – и в городе, и в его окрестностях найдутся люди, которым не улыбается стать работниками у сыновей Зильпы.

А Казия, тоже весело блеснув глазами, заверила:

– Многие скажут: лучше с Иеффаем в дикой пустоши, чем под властью Зильпы у теплого очага в Маханаиме.

В общем, они решили готовиться к отъезду обстоятельно и на глазах у всех. И получилось так, как они ожидали. Тяга к кочевой жизни, присущая предкам галаадитян, все еще сидела в крови у их потомков, и весть о том, что теперь даже любимый сын покойного судьи собирается променять отчий дом на вольную жизнь под открытым небом, взбудоражила многих молодых мужчин, и с каждым днем все больше было желающих присоединиться к Иеффаю.

Отцы семейств, старейшины города, всполошились. Они пришли к Иеффаю и сказали:

– Мы огорчены твоим решением нас покинуть. Обуздай свое беспокойное сердце и останься с нами, дорогой друг Иеффай, сын Галаада. Потерпи немного, и мы добьемся, что ты будешь вершить суд в Маханаиме и сидеть у ворот города среди старейшин.

Но тот возразил:

– Не я покидаю вас, дорогие старейшины и друзья, а сыновья Зильпы гонят меня из дома. И не кто иной не сможет добиться, чтобы я вершил суд в Маханаиме, как только я сам.

Молодых мужчин, пожелавших уйти вместе с ним, Иеффай подверг тщательной проверке. Он никого не уговаривал, наоборот, рассказывал, какая суровая и полная опасностей жизнь ожидает их в диком краю, и согласился взять только тех, кого счел достаточно крепкими и надежными и чьи лица внушали ему доверие.

Старый Тола, главный среди слуг, настаивал, чтобы его тоже взяли.

– Тебе это будет не по силам, старый мой друг и отец, – предупреждал его Иеффай. – Прошу тебя, останься здесь и грей у очага и на солнышке свои старые кости. Я заставлю старейшин клятвенно обещать мне, что тебе не причинят никакого вреда.

Но Тола, обиженный и несчастный, сказал:

– Нехорошо с твоей стороны, Иеффай, сын мой и господин, что ты не чтишь старость. Знаю, я немного одряхлел, но, как говорит древняя мудрая пословица: «Жизненный опыт – все равно что третья нога».

У Иеффая просто язык не повернулся отказать старику и оставить его на произвол сыновей Зильпы, так что он согласился взять того с собой.

Наконец пришло время решить, куда им всем податься. То ли на север, изобилующий недоступными горными хребтами? То ли на запад, где простиралась обширная, выжженная солнцем пустыня, такая бесплодная, что кочевые племена обходили ее стороной?

Когда Иеффаю было десять лет от роду, кто-то из колена Рувимова, общий любимец, молодой и прыткий, в драке ненароком убил человека. Убитый был отпетый негодяй, к тому же сам затеял драку, осыпав того оскорблениями. Однако судья Галаада был обязан выдать убийцу родственникам убитого, чтобы те побили его камнями, как того требовал закон их народа. Но убийца в ту же ночь исчез. Как выяснилось позже, он сбежал в землю Тов. И Галаад сказал, что поступил он правильно: в земле Тов он найдет надежное прибежище. С той поры Иеффай связывал свои мечты о свободе и независимости с этой землей.

Но прежде чем принять окончательное решение, Иеффай посоветовался с Паром и другими мужчинами, с мнением которых считался. Земля Тов лежала на севере, там, где не было четкой границы меж землями колена Манассиина и царствами Васан и Со`ва. Это была дикая пустошь, пользовавшаяся дурной славой из-за суровых зим, ни одно из колен Израилевых не пыталось объявить ее своей, и никто не претендовал стать там судьей. В земле Тов люди были свободны. Именно к такой жизни стремились Иеффай и его сторонники.

Когда окрест разнеслась весть о том, что беглецы избрали своим пристанищем этот суровый край, их родственники и друзья наконец поняли, на какую тяжкую, полную тревог и лишений жизнь обрекают они себя, и даже у тех, кто только что горел решимостью последовать за Иеффаем в бескрайние вольные просторы, испуганно сжалось сердце. Их толкала в путь тяга к чему-то новому, и они лишь теперь по-настоящему осознали, сколь благословенна страна Галаад. Почти поголовно все они поднялись на холм Бамат-Елу, дабы в последний раз воздать почести обитающему в священном дереве Ваалу, богу и покровителю этих мест. Покидая его, они чувствовали себя виноватыми перед богом, живущим в могучем дереве, и молили его их простить. Но за то, что поднялись на холм Ваала, они ощутили свою вину и перед Ягве, в помощи которого будут теперь нуждаться больше, чем прежде, потому они и ему принесли жертвы.

Иеффай разделял чувства своих людей. И хотя сознавал, что теперь должна начаться совершенно новая жизнь, старая тоже не отпускала. Злость на мачеху и братьев и в пустыне будет жечь огнем его сердце, и придет день, когда он заставит их испить до дна горькую чашу унижения. И еще много всяких других дел осталось у него в Галааде. Он еще вернется сюда.

И ни в коем случае он не станет рвать узы, связывающие его и