Несущая свет. Том 2 - Донна Гиллеспи

С нарочитой медлительностью он подобрал подол ее накидки и привлек Ауриану к себе. Теперь его голос звучал как у опытного соблазнителя.

— Я принимаю твое предложение, моя маленькая лесная нимфа. Но оружие, которым я буду сражаться, есть лишь у меня одного, а полем битвы станет спальня.

Она пронзила Домициана насквозь своими нежными серыми глазами.

— Неужели не осталось ни одной свободной женщины, которая по доброй воле согласилась бы разделить с тобой ложе, повелитель всего мира?

И тут Ауриане показалось, что из одной бронзовой головы вдруг высунулось жало и укусило ее. Это Домициан неожиданно выбросил вперед кулак, и она упала спиной на подушки из гусиного пуха, погрузившись в них почти всем телом.

Затем в руках у него появилась небольшая плетка, которую он всегда носил при себе. Размахнувшись, Домициан хлестнул Ауриану по лицу. Острая боль ужалила ее в щеку, на которой тотчас появился длинный рубец, налившийся кровью. На ее глазах выступили слезы. Домициан возвышался над ней, широко расставив ноги. Губы Аурианы задрожали, ее дыхание стало глубоким и неровным, но в глазах по-прежнему не было ни страха, ни робости.

— Да как ты смеешь, ты, упрямая ведьма! Еще одно слово, и я прикажу сначала выпороть тебя, а потом выжечь на лбу клеймо.

«Моя мягкость и добродушие ни к чему хорошему не привели, — подумал Домициан, — варвары уважают только голую силу».

— Ты осталась в живых только благодаря моему долготерпению. Я даровал тебе возможность раскаяться в преступлениях и загладить вину перед моей императорской властью. Но ты вновь оскорбила меня.

На миг их глаза встретились, испепеляя друг друга смертельной ненавистью. Но затем, к крайнему удивлению Домициана выражение ее лица смягчилось, и она перевела взгляд куда-то вниз. С неуклюже раскинутыми руками и ногами Ауриана казалась маленьким зверьком, попавшим в капкан сразу несколькими конечностями. Ее плечи сотрясались от рыданий.

Сначала Домициан подумал, что это не более чем искусное притворство. Но способны ли варвары на такой обман?

Когда же Ауриана заговорила, ее голос убедил Императора в искренности эмоций дикарки. В нем звучали боль и страдание.

— Не бей меня, умоляю тебя… Страх лишил меня разума. Я покрыла позором себя и свой народ.

— Кто же я тогда? — сурово спросил Домициан, подняв ее подбородок концом плетки.

Она смотрела на него глазами испуганной лани, а затем быстро опустила взгляд.

— Божественный правитель всех правителей, — прошептала она. — Король королей… наш повелитель и бог.

Домициан почувствовал, как удовольствие плавными кругами стало расходиться по его телу. Это ощущение было столь сильным и неожиданным, что смутило его.

«Повелитель и бог! Отлично звучит. Эти германские женщины настоящие прорицательницы. Думаю, что она обладает острой чувствительностью, которой многим не хватает. Моя роль в истории, мое правление, близкое к божественному — как тонко подмечено! И она стала первой, из чьих уст я услышал эти справедливые изречения, Отныне и вовек все просители в своих петициях должны будут обращаться ко мне таким образом».

Наблюдая за Аурианой, он упивался ее страхом. Ему казалось, что вся природа трепещет у его ног. Наконец-то к нему пришло удовлетворение, которое ускользнуло в день победы над хаттами. Оно вливалось теперь в него чистым, бурным потоком тепла, «Очень странно, — подумал Император, — что я ощущаю это чувство куда острее в присутствии всего лишь одной представительницы их расы, чем при виде тысяч невольников».

Голосом, одновременно суровым и ласковым, Домициан приказал Ауриане встать. Она с трудом поднялась на ноги, которые отказывались ей повиноваться, и стыдливо отвернула от него лицо.

Да, она сломалась!

Нетерпеливой рукой Домициан схватил ее за волосы и сжал их в кулаке, ослабив нити, на которых держались жемчужины. Ему доставляло удовольствие видеть, как рушится прическа, на которую было положено столько труда. Точно так же маленький мальчик не может удержаться от соблазна разломать пирожки и посмотреть, вкусная ли там начинка. Ауриана чуть вздрогнула, но подчинилась, опустив глаза.

— Ты должна понять, что я не могу полностью простить тебя, — срывающимся от похоти голосом произнес Император. — Улыбнись мне сейчас же! Вот так-то лучше. Но если ты, моя прелестная крошка, доставишь мне удовольствие этой ночью, то, возможно, у меня возникнет желание смягчить приговор, который я намереваюсь вынести тебе.

Огромная рука завладела ее плечом. При этом стола[15] соскользнула вниз, оголив часть ее тела. Грубые, нетерпеливые пальцы Домициана вонзились в нежную, податливую плоть и стали больно мять ее, затем он придвинулся так близко, что она почувствовала его учащенное дыхание на своем затылке.

— У женщины не должно быть таких мускулов, как тебе известно, но на твоем теле они выглядят прекрасно, — пробормотал он, зарываясь лицом в ее волосы.

— Мне очень приятно, если это тебе доставляет удовольствие, — тихо произнесла Ауриана.

Повернувшись к нему лицом, она медленно протянула к нему руки и попыталась обнять его за шею. Домициан вгляделся в эти прозрачные серые глаза, выискивая там признаки коварного умысла, но увидел лишь благодарность и наивное восхищение. Полагая, что миг интимной близости уже настал, он самодовольно ухмыльнулся.

— А дикари умеют целоваться? — в этот момент их губы почти соприкоснулись. — Готов побиться об заклад, что им не известно ничего об этом искусстве. А вот я знаю много способов, как извлечь удовольствие из такого простого занятия.

Источая истому, Император выпятил губы и уткнулся ими в рот Аурианы, сдавливая ее в своих объятиях все сильнее и сильнее, пока у нее почти остановилось дыхание. В страхе она вырвалась из этих тисков, ее грудь судорожно задвигалась, спеша побыстрее восполнить недостаток воздуха.

— Бедняжка, я сделал тебе больно! Однако любви без боли не бывает, как ты знаешь. В определенных, строго рассчитанных дозах, боль лишь усиливает наслаждение.

И он снова притянул ее к себе, оставляя на своей алой, расшитой по краям золотом тунике пятна крови Аурианы. Его губы опять впились ей в рот, а рука опустилась по спине вниз и больно сжала ее голые ягодицы, ущипнув их до крови.

Даже прикосновение мертвеца вызвало бы у Аурианы меньшее отвращение, но она представила себе, что находится на расстоянии и наблюдает за всем этим, а с Домицианом целуется совсем другая женщина.

Он слегка отстранился и посмотрел в профиль на ее безупречный нос и слегка припухшие губы. Ему вдруг захотелось защитить ее, укрыть от горя и невзгод. Нежно поцеловав ее, он подумал: «Бедный воробышек! Она дрожит так, будто у нее вот-вот разорвется сердце!»