Николай Чуковский. Избранные произведения. Том 1 - Николай Корнеевич Чуковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но у «мессершмитта» уже не было сил войти в тучу — он кружил и кружил под нею. Вираж, еще вираж… На третьем вираже Рябушкин поймал его и сбил.
«Мессершмитт» падал на лед Невы, и Рябушкин провожал его почти до самого льда, боясь, как бы он снова не ожил. Но теперь это был действительно конец. Красноармейцы махали Рябушкину шапками, когда он, торжествуя, пронесся над ними.
Через полчаса Рябушкин сидел уже в летной столовой и ел баранину с пшенной кашей. За окнами было темно, вьюга завывала в печных трубах. Круглое лицо Рябушкина разрумянилось. Он весь был полон впечатлениями боя, погони, победы…
У его товарищей слипались глаза от усталости, все они выбились из сил, проведя весь день в полетах, в борьбе со снежным бураном, но все они, подобно Рябушкину, были переполнены радостным ощущением удачи.
— Посмотрим, что будет завтра, — внезапно сказал Костин, задержавшийся на командном пункте полка и позже всех зашедший в столовую.
Все обернулись к нему с удивлением.
— То же, что сегодня, — сказал Татаренко.
— Не совсем, — проговорил Костин. — Есть новость.
— Какая?
— «Фокке-вульфы». Завтра надо ждать их в воздухе.
— Откуда это известно?
— Вот вопрос! Разведкой установлено.
— Тю! — сказал Карякин. — Отлично! Теперь, по крайней мере, будет кого бить. А то бить некого.
Летчики рассмеялись. Однако все хорошо поняли огромное значение принесенной Костиным новости. Вражеская авиация перевооружалась. С появлением неведомых «фокке-вульфов» складывалось новое соотношение сил в воздухе — какое, угадать было невозможно. Только опыт поможет ответить на этот вопрос.
3
К следующему утру погода, наконец, несколько изменилась. Еще по-прежнему мело, но скорость ветра значительно упала и продолжала падать, порой становилось даже совсем тихо, но затем ветер, словно спохватясь, налетал снова, чтобы через несколько минут опять обессилеть. По-прежнему небо было в тучах, но слой их стал тоньше, и глаза угадывали сквозь них солнце. Стало холоднее, мороз дошел до двадцати градусов, но видимость почти не улучшилась. Это был типичный для Балтики мороз, сопровождаемый не ясной погодой, а, напротив, туманом, сыростью. Голые прутья берез, осин, рябин покрылись изморозью и склонились под ее тяжестью. Перехватывающий дыхание морозный туман особенно густо лежал в оврагах, во впадинах, в просторной пойме Невы. Он был грязновато-серого цвета, потому что к нему обильно примешивался дым пожаров.
Там, за Невой все горело. Наступление наших войск продолжалось. Теперь точнее определилось его основное направление — не на юг, как казалось вначале, а на юго-восток, навстречу наступающим войскам Волховского фронта.
Созданная немцами за семнадцать месяцев осады широчайшая полоса укреплений не была еще полностью преодолена, и потому наступление развивалось не быстро, разбиваясь на ряд упорных боев вокруг отдельных укрепленных узлов. Для преодоления этих укрепленных узлов в помощь артиллерии, танкам и пехоте посылалась штурмовая авиация, и для истребителей этот день прошел так же, как и вчерашний, — главным образом в сопровождении штурмовиков.
Самой трудной операцией этого дня была штурмовка железнодорожных составов у Синявина. В ней участвовала вся эскадрилья Лунина.
Они вовсе не собирались идти к Синявину и вслед за штурмовиками направлялись совсем к другой цели, как вдруг и штурмовикам и им по радио было приказано переменить курс. Наша разведка установила, что на станцию Синявино только что прибыли какие-то эшелоны: эти эшелоны нужно было уничтожить немедленно, чтобы немцы не успели ни разгрузить их, ни увести.
Лунин не был у Синявина с сентября и впервые шел к нему не с востока, а с запада. Не успели они приблизиться к станции, а уже нервно заговорило множество зениток. Видимо, тут было что защищать. Находилась здесь и четверка «мессершмиттов», но «мессершмитты» не осмелились принять бой с целой эскадрильей советских истребителей и отошли. Разрывы зенитных снарядов образовали широкий круг, внутри которого огонь был на редкость силен и густ. И штурмовикам и истребителям предстояло войти внутрь этого смертоносного круга.
Уберечь их могло только беспрестанное маневрирование. Разбившись на маленькие группы — по два, по три самолета — и выделывая сложные движения, чтобы сбить и запутать зенитчиков, они с разных сторон прорвались к железнодорожной станции. Все пути возле станции были забиты составами. Лунин насчитал их восемь. Тут же, рядом, на проезжей дороге, стояла длиннейшая колонна грузовиков, кузова которых были совершенно одинаково покрыты брезентом.
И штурмовка началась.
При первом же взрыве Лунин ощутил такой толчок, что забеспокоился, не попал ли в его самолет зенитный снаряд. Через мгновение его тряхнуло еще, потом еще, и он понял, что его сотрясают воздушные волны от взрывов необычайной силы. Земля под ним тонула в густом дыму. Но штурмовики бесстрашно лезли в этот дым и продолжали свое дело. Еще взрыв, еще… Самолет Лунина подскакивал в воздухе. Никогда еще Лунину не приходилось испытывать ничего подобного. Однако по-настоящему силу этих взрывов он оценил лишь тогда, когда увидел, как закачалось, расползлось и рухнуло двухэтажное каменное здание, стоявшее, по крайней мере, в полукилометре от железной дороги, от места штурмовки.
Чем же могли быть вызваны взрывы такой силы?
Догадаться было нетрудно.
В вагонах, уничтожаемых штурмовиками, находились снаряды, подвезенные немцами сюда для снабжения войск.
В первое мгновение немцы настолько растерялись, что зенитный огонь, вместо того чтобы усилиться, ослабел. Но уже через минуту зенитчики стали приходить в себя. Зенитки били чуть ли не из-под каждого куста. Положение истребителей, более подвижных, имеющих возможность уйти вверх, в тучи, и не связанных необходимостью держаться над самой железной дорогой, было еще сносно. Но положение штурмовиков стало чрезвычайно опасным. Кого-нибудь из них непременно собьют, если только они немедленно не повернут и не уйдут отсюда.
Но цепи вагонов со снарядами были длинны, занимали несколько путей, раскинулись на несколько километров, и чтобы взорвать их все, нужно было время. И штурмовики не уходили, а продолжали нырять в расползающиеся клубы дыма, хлопоча над составами, как большие жуки. И примерно на четвертой минуте штурмовки в один из самолетов попали.
Самого попадания Лунин не видел. По тяжелому дымному следу он понял, что штурмовик горит. Пламя распространялось по нему стремительно, за какие-нибудь полминуты дойдя от хвоста до кабины. Там, в кабине, два человека — пилот и стрелок.
Горящий штурмовик продолжал вести себя так, будто ничего не случилось. Он врывался в стлавшийся по земле дым и обстреливал цепи вагонов. Было видно, что сзади, не переставая, мигал багровый
