Заря генетики человека. Русское евгеническое движение и начало генетики человека - Василий Бабков

Проблема любви в жизни Хлебникова с самой юности ставилась и разрешалась своеобразно. «Влюблялся Хлебников невероятное количество раз, – писал о нем Дм. Петровский, – но никогда не любил по-настоящему». Несомненно, в этом вскрывается шизоманическая черта – амбивалентность, наклонность удерживать в сознании полярно-противоположные содержания (П. М. Зиновьев). Способный к половым мечтаниям и сантиментальным побуждениям, говорит Дюпуи, шизоман равнодушен к сексуальной жизни и даже избегает ее. Это хорошо отражено в новелле Панини «Тот, кто не умел любить». В собранном мною анамнезе я отметил, что пациент начал половую жизнь поздно и она вообще играла очень малую роль в его существовании.

Одно время, по его словам, злоупотреблял алкоголем.

В своей жизни В. Хлебников, по-видимому, не имел ни постоянного местожительства, ни постоянных занятий в обычном смысле этого слова. В вечных скитаниях то в Царицыне, то в Астрахани, то в Москве или в Харькове и Ленинграде и в других городах он терял свои вещи, иногда их у него похищали воры. Рукописи он свои тоже постоянно терял, не собирая и не систематизируя их. Про него можно сказать то, что другим психиатром написано про другого талантливого французского писателя Жерара де Нерваля: «Всем своим существом он вошел в жизнь литературной богемы и с тех пор никогда не научился никакой другой жизни».

Недаром в 1918 году им была направлена в правительственные учреждения «Декларация творцов», в которой проектировалось, чтоб «все творцы, поэты, художники, изобретатели должны быть объявлены вне нации, государства и обычных законов». «Поэты должны, – говорилось далее, – бродить и петь».

Неудивительно, что при таком умонастроении у него были бесконечные недоразумения с отбыванием воинской повинности, тем более что он в своих странствованиях в то переходное время попадал в зоны различных правительств. Еще в гимназии он страдал неврастенией от 15 до 17 лет. В 1916-м и в 1917 году дважды пользовался пятимесячным отпуском по неврастении, а кроме того, долго лечился в лазарете. Короткое время служил в Запасно-пехотном полку. «Службу нес плохо», – лаконически заявил мне поэт.

Соматическое состояние довольно удовлетворительное – он дважды перенес воспаление легких – в детстве и в возрасте 24 лет. Потом страдал вегетоневрозом в форме бронхиальной астмы.

Литературной деятельностью начал заниматься с 1910 года.

В сущности, В. Хлебников всегда выполнял свою программу, он «бродил и пел», охваченный странными мечтаниями. По-видимому, самым важным делом в своей жизни он считал те мистические вычисления, которыми он занялся с 1905 года.

Он уверял, что существует особое, постоянное соотношение между выдающимися событиями истории, между рождениями великих людей, 365, умноженное на «n», а для войн 317, умноженное на «n». Занятый «законами времени», он следил за какими-то «точками времени» и «хорошими и плохими днями». Вячеслав Иванов высоко ценил Хлебникова как поэта и сожалел об его увлечении вычислениями. Некоторые смотрели на них как на «математическую ахинею», а иные находили «пророчества» в его вычислениях. Так, Радин в своей статье «Футуризм и безумие» вспоминает, что, по мнению некоторых, в сочинениях В. Хлебникова точно предсказано падение России в 1917 году. Дм. Петровский в своей «Повести о Хлебникове» упоминает о «предсказании» смерти Китченера.

Параллельно с Государством Пространства он грезил о Государстве Времени. Для этого он основал общество 317. Ниже я привожу нигде не опубликованное его произведение, где эта идея получила свое яркое выражение. «В моем разуме, – говорит он в нем, – восходишь ты, священное число 317 среди облаков не верящих в него». Среди жизни, напоминавшей грезы наяву, – Хлебников ухитрялся что-то делать и что-то писать. Это был для него, по выражению Блока, своего рода «всемирный запой». Характерно для него ощущение несвободы своей личности, сомнения в реальности окружающего и ложное истолкование действительности в смысле трансформации внешнего мира и своей личности (Nerio Rajas). От животных исходят, по его мнению, различные воздействующие на него силы. Он полагал, что в разных местах и в разные периоды жизни он имел какое-то особое духовное отношение к этим локальным флюидам и к соответствующим местным историческим деятелям. В Ленинграде, например, ему казалось, что «он прикован к Петру Великому и к Алексею Толстому», в другом периоде жизни он чувствовал воздействие Локка и Ньютона.

По его ощущению, у него в такие периоды даже менялась его внешность. Он полагал, что прошел «через ряд личностей».

Словом, он страдал, как говорил один психоаналитик (R. Wälder), при проекции своего мышления – полным перенесением своих мыслей во внешний мир.

Отличаясь наклонностью к неожиданным обобщениям и к символизму, он придавал особое значение букве «В». Все слова, начинающиеся с этой буквы, по его мнению, обозначают предметы, один конец которых прикреплен, а другой свободен.

Все поведение В. Хлебникова было исполнено противоречий – он или сидел долгое время в своей любимой позе – поперек кровати с согнутыми ногами и опустив голову на колени, или быстро двигался большими шагами по всей комнате, причем движения его были легки и угловаты. Он или оставался совершенно безразличным ко всему окружающему, застывшим в своей апатии, или внезапно входил во все мелочи жизни своих соседей по палате и с ласковой простодушной улыбкой старался терпеливо им помочь. Иногда часами оставался в полной бездеятельности, а иногда часами, легко и без помарок, быстро покрывал своим бисерным почерком клочки бумаги, которые скоплялись вокруг него целыми грудами.

Вычурный и замкнутый, глубоко погруженный в себя, он ни в какой мере не был заражен надменностью в стиле «Odi profanum vulgus et arceo», напротив, от него веяло искренней доброжелательностью, и все это инстинктивно чувствовали. Он пользовался безусловной симпатией всех больных и служащих.

И все-таки, подобно Стриндбергу и Ван Гогу, он производил впечатление вечного странника, не связанного с окружающим миром и как бы проходящим через него. Как будто он всегда слышал голос, который ему говорил:

Оставь, иди далеко

Или создай пустынный край

И там свободно и одиноко

Живи, мечтай и умирай

( Сологуб ).

Среди той массы уклонений от нормы, с которыми мы, психиатры, встречаемся, с чем же мы в конце концов имеем дело. Некоторые авторы предлагают нам различать три основные группы – процессы болезни или психозы в полном смысле слова; патологические реакции или реактивные психозы (нарушения нервно-психического равновесия под влиянием боевой обстановки, стихийных бедствий и т. п., очевидно, временного характера); и, наконец, психопатии или аномальные вариации человеческого характера.

Gruhle (цит. по Кутанину) предлагает психотическое, или болезненное, рассматривать как выражение нового, для организма вредного воздействия или извне, или изнутри, как внедрение патологического процесса; или психопатическое, аномальное, как выражение известного предрасположения, или врожденного склада, сказавшегося на развитии личности.

Для меня не было сомнений, что в В. Хлебникове развертываются нарушения нормы так называемого шизофренического круга, в виде расщепления – дисгармонии нервно-психических процессов. За это говорило аффективное безразличие, отсутствие соответствия между аффектами и переживаниями (паратимия); альтернативность мышления – невозможность сочетания двух противоположных понятий; ощущение несвободы мышления; отдельные бредовые идеи об изменении личности (деперсонализация); противоречивость и вычурность поведения; угловатость движений; склонность к стереотипным позам; иногда импульсивность поступков – вроде неудержимого стремления к бесцельным блужданиям. Однако все это не выливалось в форму психоза с окончательным оскудением личности – у него дело не доходило до эмоциональной тупости, разорванности и однообразия мышления, до бессмысленного сопротивления ради сопротивления, до нелепых и агрессивных поступков. Все ограничивалось врожденным уклонением от среднего уровня, которое приводило к некоторому внутреннему хаосу, но не лишенному богатого содержания.

Для меня было ясно, что передо мной психопат типа – Dejeneré supérieur.

К какому разряду надо было его отнести – к оригиналам, импульсивным людям (Bleuler) или астеническим психопатам (K. Schneider), – это имело мало практического значения. Понятно было то, что В. Хлебников никак не может быть отнесен к разряду «врагов общества». После того как решен был вопрос quid est, естественно вставал другой, чисто практический вопрос, quid est faciendum.

При наличии нарушений психической нормы надо установить, общество ли надо защищать от этого субъекта или, наоборот, этого субъекта от коллектива.

«Клинический облик отдельных, выродившихся личностей, конечно, в высшей степени разнообразен, так как здесь встречаются всевозможные смеси патологических задатков со здоровыми, – говорит Kraepelin, – нередко даже выдающимися».