Норвежская рулетка для русских леди и джентльменов - Наталья Копсова

Вроде бы я им зачем-то стала говорить, что я пионерка и член совета дружины своей школы, а совсем скоро стану комсомолкой и как я тем горжусь. Меня уложили на высокую, всю в кружевах и с запахом лаванды постель; я подобные кровати видела только в фильмах про деревню. Постельное белье было сильно накрахмаленным и оттого жестким. Совсем последним проблеском сознания стало страстное желание услышать бабушкин голос, рассказывающий на ночь сказку. Боже мой, как же я успела соскучиться по ее ежевечерним волшебным рассказам! Как мне их сейчас не хватает! Ах, как же я хочу очутиться у себя дома в своей собственной мягкой постельке и прижать к себе, и прижаться самой к своему любимому серенькому зайчику Тепе.

Потом, неизвестно каким образом, я вдруг очутилась на руках у мамы. Она сильно плакала и осыпала мое лицо поцелуями (я слизала несколько соленых и теплых слезинок с ее щек), а стоящий в дверях священник и бабушка о чем-то тихо беседовали. Да, когда-то очень, очень давно это было так!

По небу Норвегии щедро разливалась предвечерняя дымка оттенка теплого топленого молока. Уже начали зажигаться – чуть пугливо трепетать огоньки света в примогильных фонариках… А ведь могилки маленького Гоги, равно как и каменного ангелочка, больше не существует. Наверное, я – самая последняя из живущих, кто еще помнит, что такой малыш когда-то родился на этот свет, и кто чувствует, что его тельце все еще покоится на том же месте. Но теперь бедняжке приходится соседствовать с каким-то крутым, мордатым мафиози. А на месте ангела лежит грандиозная плита из ослепительно-черного гранита, на ней стоит стела в виде куска Кремлевской стены, а на ее фоне самодовольно высится плечистый монумент с удивительно дебильным выражением лица (то ли он на самом деле такую физию имел при жизни, то ли скульптор схалтурил) в двубортном костюме.

Примерно через год я вновь сильно повздорила со своей строгой воспитательницей и опять убежала из дома ей, крутонравной, назло. Это произошло после того, как она несколько раз подряд заявила мне: «А здесь, внученька, твоего пока ничего нет, и поэтому все не для тебя. Вот пойди и сама заработай…» Ух, как жутко я была на нее зла, действительно «демон – а не ребенок».

В тот свой побег я наткнулась на также сбежавших из дома и таких же, как я, неприкаянных братика и сестричку примерно на год и на два помоложе меня.

Родители их были беспробудными пьяницами и в сердцах частенько желали своим собственным детям пропасть пропадом. Некий мужчина вида помятого и подозрительного, но заявивший, что он режиссер-телевизионщик, специализирующийся на фильмах про детей, начал нас троих уговаривать пойти к нему жить. Брат с сестрой согласились очень скоро, потому что он щедро угостил нас пирожными и конфетами. Лично мне он не понравился. Я до сих пор не терплю в людях сладострастного облизывания губ с противным причмокиванием и пусканием слюней, бегающих припухших глаз и мелкого подрагивания пальцев, желающих во что бы то ни стало тебя коснуться и ощупать.

Как маньяки-садисты безошибочным внутренним чутьем подбирают себе несчастные жертвы, сознательно или бессознательно ищущие себе наказания, страданий или гибели, так нечто свирепое внутри меня, наверное, частица крови моей родной бабушки, страстно возжелало отыскать в большом городе подобного изувера и примерно его наказать, чтоб впредь неповадно было. Не поднимая глаз, чтобы не выдать их абсолютно волчьего (я-то знала точно, я чувствовала!) голодного огонька, я тоже согласилась пойти вместе со всеми. Мерзкому мужику (как я теперь понимаю, он фотографировал и снимал кустарные порнофильмы с участием детей) досталось «на орехи» после одной небольшой, но для него неожиданной и ловкой моей выходки. И тех малолетних братишку с сестренкой и других возможных будущих детишек-жертв я наверняка спасла, чем до сих пор немало горжусь. Подробности того самосуда вспоминать не люблю, что-то меня до сих пор блокирует.

Я действительно иногда умела быть безжалостной. Особого выбора у меня не было – во что бы то ни стало надо было научиться скрывать свою безмерную нежность к миру, от которой меня иногда бросало то в дрожь, то в слезы. Три высокие чистые страсти странными методами, а сумела-таки влить в мое сердце бабушка Таисия Андриановна: страсть к свободе, к искусству и к любви. Им-то я и покоряюсь на своем жизненном веку…

Я слегка поежилась от предвечерней свежести, поднялась со скамеечки и направила неверные стопы свои к санаторию-профилакторию. Сразу подумалось: «Сегодня перед сном надо будет заскочить к Грете, а то уже третий день виделись с ней лишь издали или мимоходом». А по дороге в голове осенним листопадом зачем-то прошелестела грустная, одинокая и болезненная до острого холодка в груди мыслишка: «А как, оказывается, были правы родители Вадима, когда внушали сыну, что я девушка из неспокойной, безотцовской и оттого наверняка со скрытыми неблагополучиями семьи. В принципе я такая и есть, с этим и придется уйти в могилу – самый настоящий луч тьмы в этом светлом царстве, так выразился бы обожаемый мною гений Венечка Ерофеев. Вот!» И медленные слезы сами собой заструились по моим озябшим щекам.

Глава 46

Я, по своему обыкновению, тихонечко поскреблась в дверь Гретиной комнаты. Немка громко, голосом резким и четким, по-английски сказала: «Да, войдите!»

Моя германская подруга сидела на кровати и то ли шила, то ли штопала что-то очень и очень объемное цвета розово-серого и в серебре. В комнате ее сильно пахло чем-то невероятно сладким, несколько напоминающим запах в церквях во время богослужений. На мое появление в комнате она практически никак не отреагировала, продолжала так сосредоточенно орудовать иголкой с ниткой, как будто бы это было самым важным делом ее жизни. А я, весьма удивленная таким прохладным приемом, так и осталась стоять возле двери, растерянно переминаясь с ноги на ногу.

– Вот решила сшить гардины в дом своей старшей дочери… Я завтра уезжаю отсюда в Швецию, Вероника!

Минут через пять молчания она наконец-то решила меня проинформировать и снова сосредоточенно углубилась в свое рукоделие.

– Да как же так?!

Я сделала широкий шаг вперед и прямо так с ходу опустилась на близстоящий стул, чуть было не промахнувшись мимо него.

– Как же так, а я ничего не знала. Так прямо завтра?

– Да, завтра в пять утра.

Грета сказала, как отрезала, совсем непривычным для меня, сухим и жестким тоном. Через минуту она слегка смягчилась и снизошла добавить гораздо более мягко:

– Первое время будем с Рихардом жить в доме Анны, моей старшей дочери. Потом опять начну работать и куплю нам с сыном собственную квартиру в Гетеборге.

Потом она опять надолго замолчала, словно позабыв о моем присутствии. Я даже не знала что и думать! Внезапно, будто вспомнив нечто весьма важное или занимательное, немка сильно оживилась, порозовела лицом и заблестела на меня близорукими серыми глазами-окошками в смешных старомодных очках.

– Да, кстати, ты читала в сегодняшнем «Афтенпостене» статью о новом витке «лососевой войны» России с Норвегией? – с малоясным для меня воодушевлением обратилась ко мне Грета, сдвигая с глаз на макушку свои большие и круглые, очень похожие на глаза стрекоз очки. – Как забавно: ваши в очередной раз отказались закупать норвежскую рыбу и выставили жесткий ультиматум бедным норвежцам на соответствие их рыбных заводов новым русским стандартам по переработке и хранению улова. Что-то тут явно не то: вначале милые твои соотечественники нашли в невинном норвежском лососе столько тяжелых металлов, что вообще было непонятно, как он мог плавать в море и не тонуть; затем они обнаружили поддельные сертификаты качества рыбного сырья; теперь вот стандарты норвежские устарели… Я сама что думаю: я раньше читала, что русские желали собственный рыбный завод строить на Свалбарде, норвежцы были очень даже «за» и планы русских с энтузиазмом одобрили; но потом почему-то решили начать «тянуть резину». Теперь ваши крутые ребята им, видно, мстят как могут. Любопытно было бы узнать, почему это русским так важна та рыбная фабрика. Ты ничего про то, случайно, не слышала?

– Грета, милая, газеты норвежские я теперь очень редко читаю, мало чего хорошего они пишут, на мой взгляд. Но если бы и читала их каждый день, то историями о «металлических» лососях и проблемах с рыбными фабриками точно пренебрегла бы. Что мне до них!? Думаю, мы с тобой способны найти гораздо более интересные, душевные и глубокие темы для обсуждения, а они все и без нас разберутся и со своей рыбой, и с заводом.

Еще минут пять помолчав (как-то странно не клеился сегодняшний разговор), немецкая фрау вдруг объявила четким и правильным, но совершенно бесстрастным голосом хорошего диктора:

– Шведское телевидение в лице Лассе Велдеборна разыскало-таки мою настоящую мать в Штатах. Послезавтра буду с ней встречаться, а они будут снимать.