Время Культуры - Ирина Исааковна Чайковская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они вынуждены подчиняться, правда, есть и такие, которые, подчиняясь, спасают чужие жизни — как многочисленные Праведники мира — русские, белорусы, европейцы и американцы, — спасавшие евреев, не убоявшись возможной расправы. И были палачи, палачи-садисты, которым их палачество доставляло, помимо садистского удовольствия, награды и поощрения. Таким был Адольф Эйхман. Он был, если воспользоваться определением Евгения Шварца, «первым учеником» в деле убийства евреев. Так что получил он по заслугам.
Вернусь к Раулю Валленбергу. При всей засекреченности информации о нем, можно однако сказать, что скорее всего, он умер (погиб) 17 июля 1947 года. Где это случилось — в Москве на Лубянке или в другом месте, — неизвестно. Как-то в Бостоне слушала лекцию замечательной Элеоноры Шифрин, вдовы не менее замечательного Авраама Шифрина, диссидента и расследователя… Смутно помню, что Элеонора говорила, что Валленберг томился в каких-то советских лагерях на Севере… Здесь я согласна с Бенгтом Янгфельдтом — не дай Бог! Не дай Бог, ему мучиться в аду сталинских лагерей! Очень бы хотела, чтобы официальная дата смерти Рауля Валленберга была непридуманной.
С днем рожденья, дорогой Рауль! Пока существует человечество, тебя не забудут!
«Палата № 6» как российский диагноз
16.06.16
Летом на канале «Культура» интересные передачи скудеют, фильмы тоже; как правило, идут повторы. Но 14 июня мне повезло: по КУЛЬТУРЕ шла передача Игоря Волгина «Игра в бисер», а предметом разговора стала повесть Чехова «Палата № 6» (1893).
Литературовед Игорь Сухих и три писателя — Роман Сенчин, Александр Снегирев и Леонид Бежин под водительством Волгина подвергли аналитическому разбору эту небольшую повесть, которую я всегда считала рассказом. (А «Дама с собачкой» — повесть? А «Дом с мезонином»? А «Ионыч»? Эти рассказы так много в себя вмещают, что можно назвать их не повестями, а «маленькими романами»).
А. Ванециан. «Палата № 6». Разговор Рагина с Громовым
Передачу смотрела с интересом, никто из собравшихся не говорил ерунды, все было сказано по делу и правильно.
Но по окончании разговора в голове мало что осталось, отдельные разрозненные фразы, частности, а общей картины не было.
А. П. Чехов
К тому же, мне показалось, что уважаемые участники дискуссии как-то не видели или не желали видеть схожесть большинства коллизий чеховского рассказа с тем, что мы имеем сегодня — не в литературе, а в реальности. И в общем-то, подумалось мне, имели всегда.
Это некий архетип российской жизни, в тисках которого она пребывает, по крайней мере, последние двести лет. Что я имею в виду? Попробую сформулировать.
Итак, провинциальный врач Андрей Ефимович Рагин заведует больницей в уездном городе за двести верст от железной дороги. В голову сразу приходит уездный город из «Ревизора», из которого, «хоть три года скачи, никуда не доскачешь». Больница напоминает тюрьму, ее окружает забор с гвоздями шляпками вверх.
Во флигеле с решетками на окнах лежат «сумасшедшие», это Палата № 6. Рагин знает, что условия там нечеловеческие, вонь, насекомые, отсутствие всякого лечения, невозможность покинуть помещение и кулаки сторожа Никиты, бывшего солдата «с порыжевшими нашивками», по-своему наводящего здесь порядок. Рагин все это знает, но давно уже ни на что не обращает внимания. Доктор, как пишет Чехов, «замечательный человек в своем роде». Он приехал сюда 20 лет назад, нашел больницу в ужасающем состоянии — и… все оставил как есть. Слишком многое нужно было менять.
А ведь и в самом деле, вот в сегодняшней России приближенные к власти часто говорят, что придется все оставить как есть, так как, чтобы провести реформы, нужно поменять всю систему… Стало быть, положение Рагина нам должно быть понятно. Да и характер у доктора не тот, и веры в себя нет… к тому же, ему на помощь приходит своя доморощенная философия: страдания необходимы, люди все равно смертны.
Петр Чаадаев
Успокоив сам себя таким «философским» способом, Ратин, вначале пытавшийся больных лечить и даже делать операции, стал ходить на службу не каждый день, принимать по 5–6 пациентов, передавая остальных фельдшеру, лечившему в основном молитвами.
Чем и как доктор живет? У себя на квартире съедает нехитрый обед, приготовленный сонной кухаркой, читает книжки, вечерами ведет «умные разговоры» с почмейстером, потом снова читает.
Да, надобно сказать, что наш доктор, если не совсем алкоголик, то пьяница изрядный, за чтением каждые полчаса наливает себе из графинчика, закусывая кусочком соленого огурца…
Узнали портрет? У Чехова таких докторов много. В молодости подававших надежды, потом спившихся или потерявших квалификацию, интерес к жизни, замкнувшихся в своем крохотном мирке. Это и Дмитрий Ионыч Старцев из «Ионыча», и доктор Астров из «Дяди Вани», и Чебутыкин из «Трех сестер», и врач из «Цветов запоздалых» до его встречи с Марусей… В сущности это портрет и сегодняшнего российского обывателя, которого ничего за пределами его мирка не колышет, лишь бы только не мешали забираться в собственную скорлупу.
Кстати, о женщинах. Как правило, чеховские врачи одиноки, и их даже трудно представить женатыми, настолько крепок их футляр, так прочно они забаррикадировались от всякого проникновения жизни. Женщина… она ведь требует внимания, на нее нужно тратить душевные силы. Поэтому «женский элемент» и в этом рассказе Чехова, и в жизни похожих на Рагина врачей, отсутствует.
В помощь доктору Рагину присылают молодого проныру Хоботова, мечтающего занять «начальственное» место. Но равновесие в мире Андрея Ефимовича нарушает поначалу не он, а некий Иван Дмитриевич Громов. Сумасшедший. Пациент палаты № 6. Однажды доктор Рагин по случайности забрел в эту палату, в которой стоит запах как в зверинце. Он находит там «умного и интеллигентного» человека, ставшего его ежевечерним собеседником.
На самом деле, Громов никакой не сумасшедший, его болезнь опасна только для него самого. Ну да, у него мания преследования. Но задумаемся, как много людей заражены этой манией, испытывают страх… перед начальством, долгами, жизнью, наконец… Страх и всевозможные мании были приметами «сталинского времени». А сейчас, как вы думаете, нет их у людей, застигнутых кризисом, да
