Могильник. Сборник научно-фантастических произведений - Клиффорд Саймак

Макс включил фонарик, и Хеннесси, просунув за сетку шест, открыл крышки и перевернул ящики. Из темноты донеслось сухое шуршание.

— Они разбужены и злы. Сейчас они постараются найти место, где бы уснуть, и расползутся по всей территории между забором и твоей сеткой. Большинство очень крупные.

Он положил шест на плечо и пошел к грузовику.

— Спасибо, Джон.

— Всегда рад прийти на помощь. Я бы остался, но…

— Не надо, тебе нужно охранять свою усадьбу. Они пожали руки.

— Первую милю поезжай как можно быстрее, — сказал Макс. — Панки могут устроить засаду.

— С моими бамперами и двигателем я прорвусь через что угодно.

Макс открыл ворота, грузовик подал назад, развернулся, набрал скорость и исчез в темноте. Проверив замок на воротах, Макс спустился в подвал. Там он включил рубильник, подающий питание на запасной забор и в сетку, подсоединенную к нему.

Вернувшись во двор, Макс начал всматриваться в темноту. Ему казалось, что они различает тени, мелькающие за забором.

Толпы панков, собравшиеся там, несомненно захотят воспользоваться рухнувшим дубом, чтобы перебежать по нему над забором, который по-прежнему будет под током.

Может быть, им удастся прорваться, но это казалось Максу весьма маловероятным.

Он стоял у сетки, прислушиваясь к шуршанию сотни расползающихся гремучих змей, рассерженных и не находящих себе места в новой, незнакомой для них обстановке.

Макс повернулся и пошел подальше от дуба, чтобы не попасть под ударную волну взрыва, ожидая, когда истекут последние секунды Дня Перемирия.

Штуковина

[8] Штуковину он заметил в кустах ежевики, когда гонялся за коровами. В тени высоких тополей он не мог хорошо разглядеть ее, а задерживаться здесь ему не позволяло время, потому что дядя Эб был очень зол на него из-за этих двух отбившихся телок, и, если бы он к тому же сейчас долго разыскивал их, ему снова не миновать бы порки, а он свою дневную порцию и так с лихвой получил. Без ужина его тоже наверняка оставят, потому что он забыл принести воды из ручья. И тетя Эм весь день напускалась на него за плохо прополотый огород.

— В жизни не видывала такого никудышнего мальчишку! — визжала она, а потом пошла твердить, что ожидала хоть капельку благодарности за то, что она и дядя Эб взяли его к себе, избавив от сиротского приюта, но нет, он никогда не был благодарен им, он доставлял им одни хлопоты, никакой помощи они от него не видели, и вообще только небу известно, что из него вырастет!

Он нашел телок на опушке леска, возле орешника, и погнал их домой, а сам поплелся сзади, опять строя планы бегства, но зная при этом, что никуда не убежит, потому что бежать ему некуда. Хотя, говорил он себе, нигде, наверно, не может быть хуже, чем здесь, у тети Эм и дяди Эб, которые на самом деле вовсе никакие ему не дядя и тетя, а просто чужие люди, взявшие его на воспитание.

Дядя Эб кончал уже доить коров, когда он пригнал этих двух телок, и дядя Эб снова принялся отчитывать его за то, что он упустил их, когда собирал все стадо.

— Вот, — сказал дядя Эб, — мне пришлось одному всех их доить и только потому, что ты их не пересчитываешь, сколько я тебя ни учу. Теперь просто, чтобы тебе это было уроком на будущее, ты сам подоишь этих двух.

Пришлось Джонни взять свою трехногую скамеечку и ведро и заняться доением молодых коров, которых доить очень трудно, а эти две были еще с норовом, и рыжая лягалась и расплескивала молоко.

Дядя Эб, видя это, взялся за кнут и с его помощью объяснил Джонни, что надо быть внимательнее и что молоко стоит денег.

А потом, когда Джонни закончил доение, они пошли домой, и дядя Эб всю дорогу ворчал, что от некоторых мальчишек больше убытка, чем прибыли, а тетя Эм встретила их у двери, чтобы напомнить Джонни о необходимости вымыть как следует ноги, потому что она не хочет, чтобы он пачкал ее прекрасные простыни.

— Тетя Эм, — сказал он, — я ужасно голоден.

— И не мечтай! — Она поджала губы. — Может, поголодав разок, не будешь больше таким забывчивым.

— Только ломтик хлеба, — попросил Джонни. — Без масла, без ничего. Только ломтик хлеба!

— Молодой человек, — сказал дядя Эб, — ты слышал, что тебе сказала тетя. Мой ноги и марш в постель!

Итак, он помыл ноги и лег и уже в постели вспомнил, что он видел в кустах ежевики, а также вспомнил, что ни словом об Этом не обмолвился, потому что дядя Эб и тетя Эм сами все время что-нибудь говорили, а ему не давали и рта раскрыть.

И вот тут он принял решение ничего им о своей находке не рассказывать, потому что, если он им о ней расскажет, они отберут ее у него, как всегда все отбирают. А если не отберут, то испортят, чтобы лишить его удовольствия.

Единственной вещью, которая действительно принадлежала ему, был старый перочинный нож с отломанным на кончике лезвием. Больше всего на свете хотелось ему иметь новый такой нож, но он знал, что просить об этом напрасно. Один раз он попросил, и дядя Эб с тетей Эм много дней потом твердили еще, какое он неблагодарное и алчное создание; они подобрали его с улицы, а ему все мало, он требует, чтобы они еще на перочинный нож потратились! Джонни было невыносимо слышать насчет улицы, потому что он не помнил, чтобы когда-нибудь валялся на улице.

Сейчас, лежа в кровати и глядя в окно на звезды, он старался понять, что же такое он сегодня видел, и не мог толком вспомнить, потому что не успел разглядеть эту штуковину. Но было в ней что-то очень любопытное, и чем больше он думал о ней, тем сильнее хотелось ему хорошенько ее рассмотреть.

Завтра, думал он, я схожу туда. Схожу, как только выдастся случай. Но потом он понял, что такого случая у него завтра не будет, потому что сразу после утренней уборки дома тетя Эм заставит его пропалывать огород и глаз с него не спустит.

Он все думал и думал, и ему стало ясно, что если он действительно хочет поглядеть на штуковину, идти надо сейчас же.

По доносившемуся до него храпу он мог определить, что дядя Эб и тетя Эм уснули. Итак, он встал, быстренько натянул рубашку и брюки и, старательно избегая скрипящих ступенек, скатился по лестнице вниз. В кухне он залез на стул, чтобы достать с еще не остывшей старинной высокой печи коробок. Он набрал полную горсть спичек, но, поразмыслив, высыпал почти все обратно, взяв лишь полдюжины, так как боялся, что тетя Эм может заметить пропажу.

Трава была мокрой и холодной от росы, и он, чтобы не намочить обшлага брюк, закатал их повыше. Потом он направился в лес. Кое-где в этих местах водилась нечистая сила, но он не очень трусил, хотя в ночном лесу каждому бывает, конечно, немножко страшно.