Белые волки Перуна - Сергей Шведов

- Нет более в Киеве ложных богов, поганых идолов, а есть Бог истинный, которому и надлежит отныне кланяться, - крикнул выехавший на пристань князь Владимир.

Мало кто понял в то утро Великого князя - поняли только, что греческий бог не любит славянских богов и не будет терпеть их рядом с собой. А славянские боги, выходит, оказались слабее пришлого, если не сумели постоять за себя. Ждали молнии Перуна, но на небе не было ни облачка, а Даджбог, и прежде равнодушный ко всему, что происходит на земле, и ныне не изменил своему обыкновению. И если победа осталась за пришлым богом, то с какой же стати киевлянам перечить Великому князю.

В холодную днепровскую воду, однако, лезть не хотели. Так на Руси богам сроду не кланялись. А оттого, что над водой покудесничали служки греческого бога, теплее она не стала. Мало ли какая блажь придёт в голову Великому князю, а тут ни за что пропадай. Если б не конные гриди вокруг, то и вовсе бы ушли с берега киевляне, а так щерятся княжьи псы кривыми ртами и теснят народ к воде, словно ворогов каких-нибудь.

Первым в воду полез воевода Отеня - вот уж от кого не ждали, так не ждали. Хотя при таком слое сала ему никакой холод не страшен. Воеводу окунули и отловили, осенив крестом, а князь Владимир облобызал его троекратно, как родного брата во Христе. Ну а когда вслед за Отеней бояре Ставр и Путна окунулись, тут уж многим неловко стало не уважить Великого князя, тем более что городские ворота прикрыли, и не окунувшихся в холодную воду велено было не пускать за городские стены.

Кто добровольно в Днепр не шёл, того распалившиеся гриди загоняли витенями. А наиболее упрямых и злобных кидали в Днепр прямо с пристани. Выплывет, так выплывет, а если утонет, то в том не наша печаль. Окунувшиеся добровольно уже посмеивались над робкими, а иные помогать принялись мечникам, выхватывая из толпы жёнок поскладнее. Визг поднялся такой, что заложило уши. Некоторые, хватив браги, выставленной Великим князем для согрева, лезли в воду по второму разу. Но этих от воды гнали в город, чтобы не путались под ногами и не мешали другим принимать крещение.

Толклись на берегу чуть не весь день, но к вечеру сухих среди киевлян уже почти не осталось, к великой радости Владимира. Князь с пристани съехал, ворота распахнулись, и начатая для согрева гульба выплеснула на киевские улицы. Поздравляли друг друга, хотя и незнамо с чем. У Перунова холма перебывал почти весь город, хотя смотреть там было нечего - одни головёшки. Но среди этих головёшек пророс вдруг неведомо как огромный деревянный крест - знак нового бога. И тому знаку велено было кланяться, накладывая и на себя рукой крест.

Слухи по городу метались разные: кто ждал большого пожара, кто - наводнения, доселе невиданного, а кто - повального мора. А главное, никто не знал, у кого теперь заступу просить - своих богов пожгли, а новому кланяться не привыкли. Ходили к храму, ставленому стараниями княгини Ольги, и слушали грека Никифора, всему Киеву и прежде известного, а также слушали и иных жуковатый служек нового бога. Говорили они много, хотя и непонятно, но из того, что понимали, становилось легче на сердце. Ни пожара, ни наводнения, ни мора в Киеве не будет - в этом жутковатые твёрдое слово давали народу от имени своего бога. А более никто от них ничего и не требовал.

Продрогший Мечислав вернулся домой с реки едва ли не к ужину. Увидев его залитую кровью бронь, Веснянка заголосила было, но Вилюга на неё прикрикнул. Хотя и не по чину простому мечнику кричать на боярыню, однако и причин не было для воя - кровь-то чужая была на Мёчиславе. А пустым воем можно накликать беду на подворье.

Мечислав, сняв с себя доспехи и одежду, направился в баню, чтобы отмыть тело. А уж после Вилюга пригласил его в подклеть и шепнул едва слышно:

- Пригрели мы тут одного.

Мечислав раненного хоть и не сразу, но признал - Летяга, Белый Волк из выводка Плещея. Виделись в Плеши неоднократно. Посечён был Белый Волк не очень сильно, но крови из него вытекло немало, это и по белому лицу было видно и по глазам, которые, не видя, смотрели на Мечислава. Летяга, несмотря на оказанную помощь, в разум ещё не вошёл.

- Мы его подобрали на склоне холма, - пояснил Вилюга. - Шолох со своими добивал там тех, кто ещё шевелился. А про Летягу мы сказали, что он наш, сдёрнув с него предварительно шкуру. Более никто не спасся.

Вилюга вздохнул, а Мечислав не совсем понял его огорчение. Речь ведь шла о людях упорствующих в грехе язычества, а значит уже хотя бы этим перед истинным Богом повинных.

- Христос и самых упорных обращал в свою веру, - покачал головой Вилюга, - а с мёртвых какой теперь спрос.

Мечислав, выросший среди Белых Волков, не верил в их обращение. Хотя, наверное, это было неправильно - не даром же говорит настоятель Никифор, что всё в руках божьих. Но ведь поправившийся Летяга будет мстить тем, кто разрушил капище его бога и крови прольёт немало. И не ляжет ли та кровь на душу Мечислава?

- Вот так же лет восемь назад вязал на крови князь Владимир новгородских бояр пред камнем Перуна. Но Бог истинный - не идол языческий и не нуждается в такой страшной вязке своих печальников. Очень жаль, что Великий князь не понимает этого. Христа не надо возвышать над людьми страхом, он идёт к людям с добром и готовностью донести до каждого через своих служек нужное слово. А кровь Летяги и иных ему вовсе ни к чему.

Наверное, Вилюга прав, но в любом случае Мечислав не выдал бы Летягу. Это значило бы уронить боярскую честь и пасть в собственных глазах ниже нижнего. Ликование в душе Мечислава по случаю обращения киевлян в истинную веру, сильно повыдохлось. Он вдруг осознал над телом обеспамятовавшего Летяги, что ничего ещё не завершено, всё ещё только начинается, и лично для него, Мечислава, это время великих перемен не будет легким, а ещё не раз отзовётся сердечной болью.

Глава 11

Ведун

Для боярина Хабара последние месяцы выдались по особенному суматошными. Всё началось с исчезновения Милавы с малым Владимиром. И как ни бились Хабар, Твердислав Гавран и Ратибор, никаких следов женщины так и не обнаружили. Беспокойство сменилось страхом, когда вернувшиеся из дальнего похода новгородские ратники во главе с воеводой Добрыней объявили о том, что князь Владимир принял христианскую веру, а все бояре и мечники последовали его примеру. Вечный враг Хабара, боярин Глот, как услышал ту весть, так и обронил нижнюю челюсть, но и прочие новгородские бояре из пожилых и много повидавших этому княжьему поступку дивились немало. Простолюдины новгородские загудели глухо, но что было в том гуле, не враз и сообразили. Поначалу, видимо, просто недоумение. Давно ли воевода Добрыня, по велению князя Владимира, водрузил над Волховом идол Перуна с золотой бородой и серебряными усами, а ныне выходит, что древлянскому лешему Ударяющий бог уже не указ?