Войны и кампании Фридриха Великого - Юрий Ненахов

„А где ж ты был, старый Фриц? — спросили короля гвардейцы, бывшие под командой Цитена, после Торгауской победы. — Мы тебя совсем не видали. Или ты уж отказался драться вместе с нами?“ — „Нет, дети! — отвечал Фридрих. — Я в это время бил неприятеля на другом крыле. Видите, он целил метко!“ Тут он показал им на свою рану и на шубу, продырявленную пулями. „Да здравствует наш старый Фриц! — закричали гренадеры в один голос. — Он наш в огне и в смертный час! За него и жизнь и кровь! Да здравствует король!“» (Кони. С. 472).

«Чего не мог предпринять такой человек! Чего не мог он совершить с таким войском?» — восклицает Кони.

На деле состояние прусской армии было более чем плачевным. Фридрих вел переговоры со всеми окрестными немецкими владетелями о предоставлении ему вновь завербованных рекрутов, но ему не верили: немецкие князья предпочитали сбывать «живой товар» странам побогаче. Ландграф Гессенский продал англичанам для войны с французами в Америке 17 тысяч солдат за 3 миллиона фунтов! Пруссакам, давно расплачивающимся квитанциями, нечего было и думать о таких приобретениях. Не хватало оружия и боеприпасов: королю пришлось разработать новый артиллерийский устав, которым предписывалось открывать картечный огонь по противнику только со 150 шагов (вместо 600 ранее). А впереди были новые тяжелые бои.

Начало кампании 1761 года

Бунцельвицкий лагерь

Мария Терезия не имела более средств продолжать войну, в которой она до сих пор ничего, кроме потерь, не испытала. Государство ее, за исключением некоторых частей — Богемии и Моравии, осталось неприкосновенным. Каждую зиму в Австрии производили новые наборы для укомплектования армии. Императрица-королева вместе с сыном своим Иосифом выходила на балкон и приветствовала полки, выступавшие в поход. Такой же внимательностью старалась она возбудить твердость и усердие своих полководцев. Когда Даун после поражения при Торгау возвращался в Вену, покрытый ранами, Мария Терезия выехала к нему навстречу за три мили и осыпала разбитого фельдмаршала милостями.

Но казна австрийская была истощена войной. Правительство выпускало множество ассигнаций, которые совсем не принимались в других землях. Офицерам, которые получали жалованье ассигнациями, приходилось ждать уплаты до окончания войны. Между тем конца ей не предвиделось. И поэтому большая часть офицеров поневоле вынуждена была с большой потерей разменивать свои ассигнации в частном банке, основанном мужем императрицы на собственный его капитал. Такой невинной спекуляцией император Франц наживал огромные суммы, между тем как подданные его супруги разорялись. Зато, занимаясь подрядами и денежными оборотами, он не вмешивался в дела правительственные, а Мария Терезия, которая только того и желала, не мешала его спекуляциям. Обе стороны были довольны, и дела шли своим порядком.

В это же время (еще в декабре 1761 года) тяготы войны, наконец, стал ощущать и король Франции. Людовик обратился к своим союзникам с предложением понемногу сворачивать боевые действия и садиться за стол переговоров, мотивируя это тем, что Пруссия якобы «уже достаточно ослаблена». Однако русские и австрийцы не согласились: уж кто-кто, а они отлично знали феноменальную способность Фридриха использовать самые короткие передышки и быстро собираться с силами. Петербург решительно отверг предложение Людовика, поставив задачу вести «войну до победного конца».

Видя, что все усилия к примирению остались без успеха, и зная, что одним из самых упорных противников мира был Брюль, Фридрих захотел дать почувствовать Августу III все невзгоды войны. В отместку за расхищение в 1760 году Шарлоттенбургского дворца он приказал разграбить роскошный и самый любимый Августом увеселительный замок Губертсбург. «Голова властителей не чувствует, когда у подданных вырывают волосы, — говорил он, — надо их самих трогать за больное место!» Но король едва смог найти во всем своем войске офицера, который бы взялся за этот позорный «подвиг».

Военные действия 1761 года, которыми союзники надеялись окончательно сломить Фридриха, начались в августе. Франция выставила два войска, первое в 110 тысяч человек для завоевания Мюнстера и остальных крепостей Вестфалии, другое в 45 тысяч для овладения Ганноверскими провинциями. А. Б. Бутурлин вел (снова в Силезию) 60 тысяч русских, кроме того Румянцев с 20-тысячным корпусом, подкрепляемый русским и шведским флотами, отправился осаждать Кольберг. Лаудон прикрывал Богемию 75-тысячным войском, а Даун стоял в Саксонии с 30 тысячами солдат. Имперская армия имела не более 20 тысяч человек; но кроме того, шведское войско обладало берегами Померании и при первой опасности могло быть увеличено новыми десантами. Против всех этих сил Фридрих едва мог выставить 100 тысяч! При таком положении дел даже победа, подобная Торгауской, могла нанести ему великий вред. Он решил щадить свое войско и строго держаться оборонительной системы. Таким образом, главная 70-тысячная армия Фридриха начала непрерывное маневрирование, спасая свой последний оплот в Силезии — Бреслау.

Еще на исходе зимы гусарские отряды сделали набег на кантонир-квартиры имперцев. Экспедиция была так удачна, что пруссаки привели множество пленных, сбили имперскую армию с позиции и на долгое время лишили ее возможности вступить в дело.

Но главное внимание Фридриха было обращено на Силезию, которая и в этом году была избрана неприятелями главным театром военных действий. Здесь предполагалось соединение австрийцев с русскими (Бутурлин двинул свою 50-тысячную армию в Силезию уже ставшим обычным маршрутом: от Торна на Познань и к Бреслау). Король распорядился так: в Саксонию, против Дауна и имперцев, он послал принца Генриха с 32 тысячами человек; Евгению Вюртембергскому дал 11 тысяч и поручил защищать Померанию от русских и от шведов; а сам с остальным войском пошел в Силезию. Три месяца старался он разными маршами и контр маршами помешать соединению Лаудона с Бутурлиным, но все напрасно. Русские перешли Одер между Глогау и Бреслау, и 4 сентября обе армии соединились близ Штригау.

Тогда Фридрих с 50 тысячами человек очутился против 135 тысяч неприятельского войска. Бутурлин попытался атаковать пруссаков при Хохкирхене в ночь на 9-е, но несогласие между союзными командирами стало причиной того, что Фридрих успел отретироваться и при Бунцельвице (20 миль от Глаца, в окрестностях городка Дзауерниц) занять крепкий лагерь. Когда всего через 10 дней предводители вздумали обозреть позиции пруссаков, они нашли уже не лагерь, а крепость, которая выросла перед ними, как будто из земли.

Весь лагерь был обнесен валом, перед которым находились палисады и рвы в 16 футов шириной и 12 глубиной. Кроме того, на всех возвышенностях стояли батареи; 460 пушек в 24 батареях защищали валы, а перед фронтом были поставлены рогатки, вырыты три ряда волчьих ям и установлены фугасы, наполненные порохом, ядрами и гранатами. Окрестная местность была затоплена и защищена засеками. Вся прусская армия работала над этими укреплениями день и ночь, и через неделю они были готовы.

Лагерь Фридриха прикрывал от русских Бреслау и препятствовал осаде Швейдница. Здесь Фридрих хотел погибнуть со всем войском геройской смертью, но решил продать кровь свою дорогой ценой. Неприятельский стан охватывал прусский лагерь широким полукругом и, постепенно сближая свои концы, отрезал у него все пути сообщения. Таким образом, план стратегического окружения главных сил пруссаков принес свои плоды: король попал в подготовленную им самим ловушку. Ежечасно Фридрих ждал нападения; все предосторожности были приняты: солдаты спали поочередно днем, а по ночам становились с ружьями на валы. Король делил с ними все тревоги и неудобства такой жизни. Часто он спал у бивуачных огней на голой земле. Однажды, после ночи с проливным дождем, которую Фридрих провел в солдатской палатке, он сказал Цитену: «Такого удобного ночлега я еще никогда не имел». — «Но в вашей палатке стояли лужи!» — «В том-то и удобство, — возразил Фридрих, — питье и купание были у меня под рукой».

Так проходили целые недели; всех волновало тревожное ожидание, но нападения не последовало. Тогда другие заботы начали мучить короля: с каждым днем иссякали припасы, лошади дохли, люди мерли, походные лазареты наполнялись больными, открылись повальные болезни; в войске распространилось уныние, а подвоза не было. Голод и зараза действовали хуже русских штыков и австрийских пуль. С такими врагами Фридрих не привык бороться: он, видимо, совсем пал духом. Стараясь казаться веселым и ободряя солдат, сам он тосковал, проводил ночи без сна и часто изливал грусть свою в простую, бесхитростную душу Цитена. Старый гусар утешал его, как мог. «Нет, — восклицал король, — не обманывай меня, старый друг! Все пропало, надежды нет!» — «Есть!» — отвечал Цитен с твердостью. «Разве ты приискал нам нового союзника?» — «Да, вон там: над звездами небесными. Он за нас, и с Его помощью мы не погибнем!»