Повседневная жизнь советских писателей от оттепели до перестройки - Александр Анатольевич Васькин

«…студенческий билет т. Рубцова был отобран милицией и оказался у меня и передан руководству Дома литераторов.

17. VI.64. Ст. контролер Прилуцкая».

Если бы Рубцов был хотя бы выпускником Литинститута – тогда еще официантке Клаве можно было бы войти в его положение, но пока-то он еще студент, которого весной 1964 года дважды выводили из ЦДЛ в состоянии крайнего подпития. То есть пьет он явно не по рангу – так можно охарактеризовать отношение опытных сотрудников ресторана, на этот раз отыгравшихся на Рубцове по полной программе. Докладные записки на студента не писал разве что ленивый гардеробщик ЦДЛ. Вот и помощник директора ЦДЛ Сорочинский требует от самого директора «тов. Филиппова Б. М.» принять соответствующие меры к «известному по своему скандальному поведению в ЦДЛ студенту Рубцову Н. М.». Сам виновник оправдывал свое поведение в объяснительной записке от 18 июня следующим образом: «Неделю назад я зашел в ЦДЛ с намерением отдохнуть после экзамена, посмотреть кино, почитать. Но я допустил серьезную ошибку: на несколько минут решил зайти в буфет ЦДЛ, и в результате к концу вечера оказался в нетрезвом состоянии. Работниками милиции у меня был взят студенческий билет».

А теперь представим, что вместо Рубцова напился некий большой советский поэт. Как тогда с ним поступили бы стражи ЦДЛ? Владимир Солоухин рассказывает: «Свалился в конце вечера Светлов в ЦДЛ, уснул в кресле в фойе, а ЦДЛ пора закрывать. Сейчас Роза Яковлевна или Эстезия Петровна звонят и вызывают такси. Бережно усаживают Светлова, говорят водителю адрес, либо вызывают по телефону жену, сына, а то и сами проводят домой. Шито-крыто. Уснул в таком же положении Вася Фёдоров, а ЦДЛ пора закрывать. Куда звонят Роза Яковлевна и Эстезия Петровна? Может быть, жене Васи Фёдорова Ларе? О, нет. Они звонят в вытрезвитель. А в вытрезвителе Вася Фёдоров очнется, будет противодействовать, выкрикивать разные слова, ему там наподдадут, а он даст сдачи. И вот Светлов – скромный поэт, певец Гражданской войны, а Вася Фёдоров – пьяница и буян»{683}.

Так обычный для ЦДЛ случай с Рубцовым раздули как из мухи слона. В итоге в недрах дирекции Литературного института родилась следующая резолюция:

«За систематическое появление в нетрезвом виде в ЦДЛ отчислить из числа студентов очного отделения».

Зачем вообще сдался этот институт архангельскому самородку Рубцову? Да и ЦДЛ не был для него родным домом, куда уютнее он чувствовал себя в общежитии в компании Инны Лиснянской, для которой он остался в памяти как «щуплый, лысоватенький, чистый поэт Рубцов, пивший у меня чай с соленым огурцом». Оба писали стихи, были гонимы и хорошо понимали друг друга, обсуждая проблемы философского порядка: «И лишь в общежитии, где мы иногда расслаблялись с Рубцовым за чекушкой, я несколько успокаивалась и горячечно доказывала, что случай играет большую роль». На что Николай Рубцов отвечал: «Цепь нелепых случаев – и есть судьба». И разговоры продолжались: «Рубцов слушал внимательно, даже не перебивал, поднося ко рту стакан: “Поехали!” Я [успокаивалась] от того, что голос мой не замерзает и не дрожит»{684}, – вспоминала Инна Львовна Лиснянская.

Что касается Василия Фёдорова, то драку в ЦДЛ между ним и другим поэтом – Владимиром Павлиновым подробно описал в своих мемуарах Геннадий Красухин: «Павлинов ударил Фёдорова в лицо с такой силой, что тот покатился по залу и недвижно затих у чьих-то ног. На Павлинове повисло несколько официантов, он их стряхнул, они снова пытались повиснуть на нем. Вызвали милицию. Вызвали “скорую”. Фёдорова увезли. Павлинова и Жигулина увели и почти ночь продержали за решеткой»{685}. Анатолий Жигулин на беду оказался в тот вечер рядом.

А обеды и ужины в ресторане оканчивались непредсказуемо не только для студентов, но и полноправных членов Союза писателей. Например, в 1962 году откушавшие литераторы надумали… ехать на Кубу. Ну не устраивал их свой московский «остров свободы» – захотелось к Фиделю Кастро в гости, на подмогу. В тот вечер за одним столом судьба свела Евгения Евтушенко, Владимира Солоухина, Инну Гофф и Константина Ваншенкина. Сидели хорошо. Выпили изрядно, потому и трудно установить теперь, кому первому пришла в голову идея записаться добровольцами, чтобы защищать кубинскую революцию.

«Выпили еще, – припоминает один из ужинавших, – за успех нашего дела и отправились дружно в соседнее почтовое отделение Г-69 по улице Воровского. Солоухин заполнял телеграфный бланк, остальные подсказывали. “Дорогой Никита Сергеевич”… Вариантов было много, он вставлял, зачеркивал. Инну, как женщину, не включили, оставили у очага. Наконец подали бланк в окошко.

– А намарали-то! – сказала приемщица.

– Вы посмотрите – кому! – бросил в нее свое оканье Солоухин.

Она небрежно ответствовала:

– Да вижу, вижу…»{686}

Судя по реакции приемщицы, манкирующей такой великой честью – отбивать телеграмму в Кремль, писатели оказались в тот день далеко не первыми, сообщившими о своем патриотическом порыве лично Никите Сергеевичу. Телеграмма дошла да адресата, спустя несколько дней секретарь писательского парткома Матвей Крючкин сообщил Константину Ваншенкину, показав пальцем вверх, что «ТАМ… одобрили наш патриотический шаг, но просили передать, что пока в этом нет необходимости». А на Кубу позднее попал лишь Евгений Евтушенко, как говорится, «по своим каналам», о происхождении которых остается лишь догадываться.

Неконтролируемое употребление спиртных напитков в ресторане ЦДЛ было вызвано и тем, что многие писатели приезжали сюда не за рулем, – а такси всегда было к их услугам, ближайшая стоянка находилась на площади Восстания (ныне Кудринской), у сталинской высотки. Там уже простившиеся вроде бы литераторы встречались вновь в очереди, ожидая свободную машину. Юлий Крелин до тех пор, пока еще не стал автолюбителем, также не упускал случая зайти в ресторан: «…Был я достаточно молод, здоровья хватало на весьма частые и приличные по размерам порции водки. Да и желание было. ЦДЛ был хорош тем, что… там можно выпить было с небольшим денежным запасом – обойтись одной выпивкой, пренебрегая закуской… К тому же это был некий профессиональный клуб, где встречаешься с коллегами, где могут тебе и заказать статью, где можно договориться и с журналом или издательством. Эти выпивки несли вполне прагматическую нагрузку. Так приятно сочетать выпивку с приятным деловым предложением. Много полезного, приятного, нужного было в этих походах, хотя и называли мы эту, ныне потерянную для нас юдоль радости гадюшником. Во многом это было и снобистским лицемерием. И получали удовольствие, и ругали – я бы сказал, гадили, где радовались. Неправедная суетность имела, так сказать, место. Как правило, я один туда не ходил, а чаще всего с друзьями Тоником [Натаном] Эйдельманом да Валей [Вольдемаром] Смилгой, известным физиком, профессором, пишущим великолепные научно-художественные книги. К нам часто подсаживались, и легкое “выпивание” заканчивалось менее легкой попойкой»{687}.

Среди тех,